ИЗ ИСТОРИИ НИЖЕГОРОДСКОГО КРАЯ

 

 Валерий ШАМШУРИН

ЗЕМСКИЙ СТАРОСТА

(Из исторического повествования "Набат над Волгой")

 

Земщину ввел на Руси Иван Грозный. Отменив кормленщиков. И не великое ликование по случаю долгожданной победы над упрямой Казанью побудило его к тому, как говаривали некоторые, а нужда неотложная, вящая. Государева казна требовала на укрепление войска прибытка надежного и полного. Насылаемые же из Москвы по городам наместники и волостели, попеременно управлявшие отданными им на кормление землями, помышляли только о своей выгоде и так распоясались, что черный люд терпел от них не меньше, чем от ордынского ига. Верные холопы управителей - тиуны да праветчики почем зря драли с людишек три шкуры, множа поборы и творя неправый суд. Тяжбам и жалобам не было краю.

Царь, тогда еще внимавший по молодости советам своих хитромудрых наставителей, единым махом разрубил тугой гордиев узел. Он заменил самовольные наместничьи обложения государевым пороком, указал собирать его земскому миру, для чего повелел "во всех городех и волостех учинити старост излюбленных".

Однако царево благо мало утешило тяглецов. Повинности были все те же, только за них под строгим надзором и опекой государевых приказных и воеводских властей отныне стали нести ответ сами тяглецы, связанные круговой порукой земской общины во всех посадах, станах, волостях и слободах. Оттого избираемый на сходах «излюбленный» староста оказался прямым посредником между земским миром и властями.

Как и в других русских городах, у старосты посада в Нижнем было больше хлопот, чем почета. Ему безвозмездно приходилось тащить тяжеленную мирскую ношу. Староста собирал тягло, вел учет приходам и расходам, заботился о достаточном харче для воеводского двора, наполнял подможную коробью на земские нужды, а помимо того наблюдал за благоустроенней на торгу и посаде, налаживал пожарный надзор, ходатайствовал по мирским челобитным, отряжал людей на общинные работы, вызнавал неплательщиков и недоимщиков, пресекал татьбу и драки, искоренял скрытное кормчество, пособлял сыску беглых, устраивая с приставами и понятыми подворные обходы, а при надобности выставляя на ночь палочные караулы. Словом, лямка у старосты была туже некуда.

Бывали случаи, что старосты оказывались лихими мздоимцами и вымогателями, ухитряясь поживиться за мирской счет. Либо же, напротив, забрасывали за недосугом свое хозяйство, доплачивали недоимки из собственной мошны и разорялись вчистую. Второе случалось чаще. И потому земский мир старался выбирать в старосты мало того что пристойного, честного, обходительного и всеми почитаемого человека, но и сметливого, бережливого, оборотистого и грамотного рачителя с достатком, умеющего постоять за других, как за себя. Мир не хотел покладистого угодника - спесивец ему тоже был не нужен; не почиталась набожная смиренность - и буяна тоже никто не желал; не подходил молчун-угрюмец - не был мил и удалец-гуляка. Ценился нрав добрый, ровный да остойчивый. Почитался такой верховод, чтоб на чужое не зарился, но и своим не поступался.

Привередлив, разборчив был мир, зато многого стоило его доверие: ежели какая поруха или немилость - вызволит, стеной за своего избранника встанет, перед самим воеводой не склонится. И хоть невмоготу порой приходилось старосте честно блюсти все обычаи да наказы, отстаивать мирские права перед властями, однако голову высоко держал, всегда помнил: дорога оказанная ему честь.

На Нижнем посаде старост провозглашали только из торговых людей, ибо торгом держался посад, а потому и вести дела торговым людям тут было сподручнее. Кто более расторопен, сведущ и надежен, чем они? У купца вовсе не дармовой почет.

По всей Руси славились купеческие имена. В народе знали, что торговля - промысел куда как рисковый и под силу он зело умелым да тороватым. Иным же и тщиться нечего - в ущерб выйдет. Купец, толкуют, что стрелец: попал - так с полем, а не попал - так. заряд пропал! Без смекалки и хватки купцу шагу не ступить. И повсюду он в первых людях.

Не  зря   самые  проворные   из   купцов   в  чужих   землях миротврствовали допрежь именитых посольств. Кому не памятен, к слову, почтенный тверской землепроходец Афанасий Никитин? От нижегородских причалов пролег путь его суденышек в далекую • сказочную Индию. Куда ни поверни лик - во все стороны хаживали русские торговые люди. Чуть ли не на самом краю света зарубки оставляли, ими вон и запредельная Мангазея ставлена.

Не родовитость купца поднимала - благодетельство. И всяк считал, как торговые люди честью дорожат, как промеж себя рассуждают, что правда, мол, - кус купленный, а неправда - краденый. Ежели кто нечист на руку - позора не избежит, суда мирского не минует, а где позор - там разор да изгнание прочим мошенникам в науку. В скученных же посадах всяк человек словно на длани. И о всяком тут ведают не с чужих слов.

Что же говорить о нижегородском торге, где люди раскланиваются друг с другом чуть ли не ежедень?! Тут уж со старостой промашек никак не могло быть. А посему всякий раз выбирали самого достойного из лучших людей.

Мир крепко держался своего установления самому выбирать старосту и не допускал посягательного вмешательства воеводы и приказных чинов. Правда, ничьими советами не гнушался. Но никого ему нельзя было навязать силком и тем опорочить мирской выбор. Так повелось изначально, так вершилось повсеместно.

Сами же выборы старосты и всех земских исполнителей - целовальников, окладчиков, сборщиков, приставов - десятских, что надзирали за своими десятнями, на которые были поделены посады, - обычно приходились на Новый год, начинавшийся первого сентября. К урочному сроку, как водится, все уже было прикинуто даобтолковано, и на сходах выборщиков редко возникал разлад.

Единодушия выборщики чаяли и на сей раз.

Утро выдалось смурым, дождливым. Над замутневшей Волгой то ли свивались, то ли рассеивались клочкастые, истемна-пепельные ткчи. И хоть не силен был дождь, но уже не по-летнему нуден и буслив. Потому на улицу никого не тянуло, всяк находил работу на дому.

Однако Земская изба, что стояла под горой напротив церкви Николы на торгу, через дорогу от нее, была набита до отказа. На сход, куда по обычаю собирались только назначенные по мирскому доверию выборщики, - человек двадцать, большей частью люди известные и видные, - стянулись на сей раз и многие посадские жители. Накрывшись рогожами, они толпились у окон.

Главенствовал у выборщиков тороватый рыботорговец Михаила Спирин, чьими прорезями и садками на торгу по устью Почайны и даже повдоль волжского бечевника было занято чуть ли не четверть версты. Его рыбные ловы находились на Стрелице, у Козина и по Оке - у Горбатова, но самая ценная добыча - отборная красная рыба - доставлялась с низов, от самой Астрахани, где загружалась в струги. Правда, в последние лета никакой рыбы оттуда не прибывало - Смута перекрыла путь, и купец терпел большие убытки.

Дождавшись, когда выборщики расселись по лавкам, Спирин резво поднялся из-за стола, сдвинул шандал в сторону, ближе к подъячему, который уже опробовал очинённое перо на бумаге, с обезоруживающей прямотой молвил:

- Слышите: гудут людишки околь избы-то? А что гудут? А то, что мы ноне должны порешить, аки никогда досель, верней верного. Выбор же их един. И пал он на достойного нашего содруженика, прасола Кузьму Минича. Я тож за него.

Выборщики задвигались, зашушукались, Спирин, весело поглядывая на них, охватистой ладонью провел по бородке и щелчком сбил приставший к рукаву таусинного кафтана волосок.

-  В ину пору покладистей бы кого присоветовал. Вон хотя Федора Маркова. Чем негож? Ноне нет. Ноне человек норовистый надобен, несломимый. Нам, торговым людям, в доброй огороже -нужда великая. Государевы-то силы в расстройстве. И на кого нам опираться, опричь посадских, при крепком старосте? Ведаю я и о том,   что  Кузьма  Минич   затевает сбор  денежный  на  ратно нижегородское устроение. Так ли, Кузьма?

-  Верно, - отозвался Кузьма с лавки.

-  Разумно то. Впрок нам будет укрепиться.  Глядишь,  и по Волге свои дозоры выставим. Други города сговорим. Избавим Волгу от разбоя. А торговы люди повсель на свое сбереженье с охотою раскошелятся. Я денег дам.

-  Москва избавленья ждет, - встал с лавки Кузьма.

- Дойдет черед и до Москвы, - махнул рукой Спирин, заставляя Кузьму сесть. Но тот не подчинился.

- От патриарха Ермогена грамота доставлена. С благословением его.

-  Не враки ли? - усомнился Спирин, хотя уже слышал о той грамоте.

-  Сам первый чел, - развеял сомнение Кузьма.

-  Видать, сам и сподобился с Ермогеном снестись? - высказал догадку Спирин, зная, что ни воеводе, ни игумену Феодосию такое бы  не пришло в голову:  они не помышляли нарушать покой в Нижнем.

-  С посада к нему наш посланец ездил, рискнул.

- Гораздый зачин! - поразился Спирин, любивший не только в себе, но и в других дерзновение. - Да подымем ли?

Спирин потер лоб, быстро соображая. Любая преграда вызывала у него неодолимое желание своротить ее. И еще его прельщало то, что любое большое дело оживляет торговлю, которая приходила в упадок. Первоначальные убытки с лихвой могут покрыться обильной прибылью. Войску многое потребуется. Кто оплошист - потеряет, а кто ловок - поживится. Ныне же всем худо. И если дальше пребывать в недвижности, будет еще хуже. Не то ли самое на уме и у смекалистого Кузьмы?

Все напряженно молчали, ожидая разумного слова Спирина. Наконец он заговорил:

-  Каждый свою корысть имеет. Бояре за вотчины держатся. Служилые дворяне за поместья воюют,  не дай им поместья -побросают сабли. Монастырям тарханы дороги, за них цепляются. АН и выходит, что токмо торговым людям все государство надобно. Поелику их корысть - вольная торговля в нем. Порушено государство - поруха и торговле. Кому ж за него в перву голову радеть, коли не нам? Кабы потрясти мошною-то, потужиться...

-  Накладно ить, - подал голос приятель Спирина Самойла Богомолов, тоже известный в Нижнем торговец. - Рать огромадную снаряжать доведется. На обереженье-то еще куды ни шло...

-  Поразмыслим, пораскумекаем, - снова потер лоб Спирин. -А попытка - не пытка. Коли у Кузьмы Минича заладится - отчего не пособить?

-  Скудоумие нас и губит, - все еще не садясь, сухо промолвил Кузьма. - Малое жалеем, а великое теряем.

-  Правда твоя, Кузьма Минич, - усмотрел в словах Кузьмы согласие со своими мыслями Спирин. - Верю я тебе! Ты от лавчонки худой поднялся, к достатку пришел. Не чужими - своими руками. Ноне и лавка ему, - обратился он ко всем, - лавка ему о четыре-пять створов пристала. А, чай, нажитым готов поступиться, за всех готов порадеть, аки потщился для Нижнего получить ермогеново благословение. Нам ли не в угоду? Судите теперь, быть Кузьме Минину старостой аль не быть. Я на своем поставил. А ты, Самойла?

-  Так и быть, - не без колебания выговорил Богомолов.

-  Ты, Оникей Васильев?

-  За Кузьму Минича, - твердо сказал кабатчик, как никто знавший помыслы посадских мужиков.

-  Вы, Юрий и Матвей Петровы?

-  За Минина, - согласно молвили строгановские приказчики-братья, ведающие соляными амбарами и перевалкой соли в Нижнем. Им приходилось особенно туго сбывать свой залеживающийся товар, а амбары ломились от него.

-  Ты, Федор Марков?

- За Кузьму, - не раздумывая, ответил целовальник, которого нисколько не обидело,  что другого предпочли  ему:   Кузьму  он почитал.

-  Ты, Петр Григорьев?..

-  Ты, Микита Бестужев?..

-  Ты, Афанасий Гурьев?.. Было полное единодушие.

- Пиши приговор, - склонившись к подъячему, указал Спирин. "Посоветовав всем миром, излюбили есмя и выбрали к государеву делу и земскому в Нижнем Нове-граде в Земскую избу нижегородца же посадского человека в земские старосты Кузьму Минина... Ведать ему в посадском мире всякие дела и во всех мирских делах радеть, а нам , мирским людям, его, старосту, во всех мирских делах слушать, а не учнем его слушати, и ему нас надлежит к мирскому делу нудить..."

Когда каждый подписался на оборотной стороне приговорного листа, Спирин шагнул к Кузьме, дружески обнял.

-  Ну, помогай тебе Бог! Авось выдюжишь. А мы не оставим.

1996г.