Четыре вопроса Нобелевскому лауреату

– Уважаемый Жорес Иванович, прежде всего примите сердечные поздравления от имени редакции и читателей международного журнала “Проблемы теории и практики управления” с присуждением и получением престижной Нобелевской премии!

– Спасибо. Я уже пожилой человек и, наверное, радовался и переживал сильнее, когда получил в 1971 г. свою первую международную награду – золотую медаль Франклиновского института в США. Особая ценность этой медали для меня заключается в том, что Франклиновский институт в Филадельфии присуждал медали советским ученым: до меня в 1944 г. академику Петру Капице, в 1974 г. академику Николаю Богомолову и в 1981 г. академику Андрею Сахарову. Быть в такой компании большая честь! Еще я был не менее счастлив, когда вместе с коллегами получил в 1972 г. Ленинскую премию. А Нобелевская премия, конечно, событие, и, думаю, она поможет мне бороться за нашу науку.

– Теперь, уважаемый Жорес Иванович, разрешите обратиться к Вам с рядом вопросов. Прежде всего удовлетворены ли Вы качеством государственного управления российской наукой?

– Это сложный вопрос. В своей заключительной речи на Нобелевском банкете я использовал игру слов в английском языке. И мне аплодировали за это. Я процитировал слова Фрэнсиса Бекона “knowledge – power” (знание – сила). Но я еще сказал: “Но не менее важно, что ”power" (сила) должна использоваться на основе знаний". Игра слов здесь состоит в том, что “power” по-английски означает одновременно и “сила” и “власть”. Значит власть должна основываться на знаниях. Но на это, по-моему, уйдет еще много лет.

Главное в том, кто и как использует научные открытия и добытые знания. После войны мы проводили крупномасштабные реформы в народном хозяйстве – целые отрасли промышленности переводили на мирные рельсы. И, кстати, наши часы и фотоаппараты, которые стали выпускать перестроившиеся на мирный лад военные заводы, сразу завоевали мировой рынок, они широко продавались на Западе. Вот пример действительно успешного реформирования.

В 1945 г., когда полстраны лежало в руинах, мы в полном объеме развернули гигантский атомный проект. Создали новую атомную промышленность и вместе с тем за пятилетку восстановили народное хозяйство страны. Наша семья в 1945 г. переехала с Урала в Минск, он полностью тогда лежал в руинах. За пятилетку мы подняли из развалов все города и одновременно развивали образование и науку. Я бы сказал, что с 50-х годов и по 80-е годы только две страны в мире – СССР и США – вели исследования, так сказать, по всему фронту – во всех областях науки.

Ныне я считаю, что руководство страны недооценивает значение научно-технического потенциала для возрождения России. Как пример – сегодня финансово-налоговые органы имеют бюджет, в полтора раза превышающий бюджет всей российской науки!

В ХХ в. у нашей страны были и ошибки и трагедии, но интегральная роль, которую сыграла наша страна в ХХ в., несоизмеримо велика. Если сравните 1900 и 2000 годы, то сейчас в мире социализма стало гораздо больше, и это благодаря нашей стране. Потому что социализм в мире – это бесплатная медицина, бесплатное образование, социальные программы, это и общественная собственность на орудия и средства производства. Если вы сравните 1900 и 2000 годы, то увидите, что общественные формы собственности – это и государственные, и коллективные, и кооперативные, их в 2000 г. стало на планете гораздо больше, чем в начале века. То же самое – образование, здравоохранение.

Я думаю, что в ХХI в. наша страна поднимется. А в целом на планете наука будет играть огромную роль. И дай Бог, чтобы ее разумно использовали.

– Каково Ваше мнение об экономической науке и экономической политике в России? Можно ли наших экономистов сравнивать с учеными в области математики и физики?

– Скажу, что в Америке, а там традиционно сильны экономические школы, лучшие экономисты вышли из среды ученых, которые раньше занимались теоретической физикой или математикой. Ну а что касается российских экономистов, то дело тут не только в утечке мозгов. Российскому физику, выехавшему, например, в США, раз в 70 легче устроиться на высокооплачиваемую работу, чем российскому экономисту. Тем не менее хорошие экономисты у нас, конечно, есть.

Волнует абсолютная невостребованность научных открытий нашей экономикой. Результаты фундаментальных исследований не востребуются промышленностью страны! Они востребуются там, на Западе. Нужно совершенно четко понимать, что без возрождения отраслей экономики, базирующихся на наукоемких технологиях, никакой науки в стране не будет. Она действительно погибнет, потому что не будет востребована. И не поможет даже высокий уровень образования. Мы превратимся в сырьевой и образовательный придаток Запада на какое-то время. А потом и образование упадет обязательно.

Ныне научно-технический потенциал России сохранился, хотя и сильно пострадал за времена бесхозности. Надо понять, что Россия сильна не нефтью и газом, а своими талантами. Но чтобы они развивались, надо развивать реальную экономику. Это должно стать приоритетной государственной задачей. Это должно быть определено и в бюджете – наука должна получать как минимум 2,5% от него, а не как сейчас – около 1,5%. Это, кстати, было основной темой нашей часовой беседы с Президентом Путиным. Думаю, в его лице я нашел поддержку своим идеям.

Я оптимист, я верю, что наша страна воспрянет. Вообще Россия – страна оптимистов, все пессимисты давно уехали. Эту свою стандартную шутку я повторил в Швеции после получения Нобелевской медали и диплома на одной из лекций в Королевском технологическом институте.

– Какие неотложные меры, на Ваш взгляд, следовало бы осуществить на государственном уровне для ускорения научно-технического прогресса?

– Есть краеугольный камень, который непременно должен быть положен в фундамент нашей экономики, потому что без него рухнет все здание. И называется это – наукоемкие технологии. То есть те, где требуется сырья на рубль, а интеллекта на миллион. А научный потенциал нашей страны практически неисчерпаем в отличие от наших минеральных запасов. Вот вам и вожделенный источник богатства для всей страны. Хочу еще раз подчеркнуть: мы потеряем и науку, в том числе и фундаментальную, и станем не только сырьевым придатком Запада, но и его образовательным придатком и будем готовить кадры не для себя, а для зарубежных научных центров, если нам не удастся восстановить и развивать экономику на основе наукоемких технологий.

Долгое время мы ориентировались на то, что Россия самая богатая в мире сырьевыми запасами страна. Конечно, сырьевые отрасли надо эксплуатировать, но верхом легкомыслия было бы связывать с ними надежды на будущее процветание России. Их предназначение – дать средства для запуска наукоемких технологий. Для этого у нас имеются все возможности. И в этом деле мы принципиально не должны рассчитывать на западные инвестиции. Потому что страны Запада будут инвестировать только то, что им самим выгодно. А им совершенно нет никакого резона инвестировать у нас высокие технологии. И это совершенно нормальная психология. Действительно, с какой стати я должен выращивать себе конкурента?

В развитии высоких технологий самым важным направлением я считаю электронику. Посмотрите: в Соединенных Штатах прилавки ломятся от японских и южнокорейских видеомагнитофонов, телевизоров и калькуляторов, но при этом, простите, основные стратегические направления в электронике американцы держат в своих руках. И я должен сказать, что научные школы по электронике в России были всегда, начиная с 20-го года: нижегородская радиолаборатория, ОКБ “Светлана”. Очень многие интересные вещи в этой области впервые созданы в нашей стране.

Я бы даже сказал так – сейчас не может быть стратегически независимой страны такого ранга, как Россия, без собственной электроники, которая производит необходимые компоненты и для средств массовой информации, и для ВПК, и для практически всех основных направлений высокой технологии. И у меня сохраняется оптимизм, потому что за последние несколько месяцев я дважды встречался с нашим Президентом, и мне кажется, что Владимир Владимирович Путин понимает эти проблемы.

А когда акцент в нашей экономике будет перенесен с сырьевых отраслей на наукоемкие производства, то сама собой и решится проблема “утечки мозгов” из нашей страны: лучшие мозги наконец окажутся востребованными на Родине.

– Участвуют ли ученые в управлении и самоуправлении развитием российской науки?

– Да, участвуют. Еще в условиях Академии наук СССР ученые на Западе нам завидовали – хотя бы потому, что в Академии наук ученые сами в значительной части управляют наукой. Сейчас бюрократии в науке гораздо больше. Это ни для кого не секрет.

Бич нашей нынешней науки – не бюрократия, а обрушившаяся на нее нищета. В бюджете США расходы на науку составляют 200 млрд долл. В частных компаниях, если ведутся стратегически важные исследования, половина затрат – прямое государственное финансирование. Вот и делайте выводы. Сейчас очень важно создать условия для того, чтобы молодые ученые и специалисты были заинтересованы жить и работать в России. Для этого власть должна поддерживать науку и наукоемкие технологии. Наука должна быть востребована, потому что именно за ней, а не за продажей ресурсов будущее нашей страны. Да и любой страны мира.

Я считаю, что чрезмерное увлечение западными теориями крайне недальновидно. Это не идет на пользу нашей стране. Хотя это и не ново для России. Еще во времена Александра I у нас уже были “западники”. Я люблю Запад, я жил и работал в США, преподавал. Я вижу все плюсы и минусы как Запада, так и Востока. И уверен, что Россия никогда не будет ни Западом, ни Востоком.

Потому что Россия – уникальная планетарная цивилизация, которая объединяет эти два мира. Это мост, который объединяет эти две цивилизации. И наука во все времена была стержнем в этом мосту. Она всегда пользовалась огромным авторитетом. И признание всем мировым сообществом ее заслуг доказательство этому. А для меня самым большим счастьем будет, если наша страна, а вместе с ней и наука, снова воспрянут духом и продемонстрируют рост.