Девальвация рыночной "системы верований"

(о книгах Р.Каттнера и У.Грейдера)

ДОРОТИ ДЖ. РОЗЕНБЕРГ
Институт политических исследований,
Вашингтон

• История свидетельствует о ложности идеи, что США были страной полной свободы рынка
• В некоторые сферы допускать рынок нельзя
• Чтобы сдерживать рыночные силы, необходимо гражданское общество

Появление в январе 1997 г. книг Роберта Каттнера "Все на продажу: достоинства и ограничения рынка" и Уильяма Грейдера "Мир един, готов он к этому или нет: маниакальная логика глобального капитализма"¹ может быть воспринято как поворотный пункт в экономической теории конца ХХ в. Цель обоих авторов состоит в том, чтобы обсуждение экономической политики вернуть в сферу общественной дискуссии, не рассчитывая на узкий круг экономистов-профессионалов. Авторы ставят задачу вооружить образованного читателя необходимой технической лексикой и инструментами анализа, чтобы он стал участником открытого обсуждения предмета политических решений, влияющих на жизнь всех членов общества.

Книги обращаются к различным аспектам рыночной системы и составляют единое целое, предлагая всеобъемлющую критику теории современной экономики свободного рынка; дается перечень ее противоречий, недостатков и очевидных сбоев, выполнявшихся в конкретной практике как на национальном, так и на международном уровнях.

О пользе изучения экономической
истории и дефектах теории

Каттнер, опираясь на экономику "реального мира", приводит аргументы в пользу изучения экономической истории и накопленного современного опыта. Он настаивает на том, что экономика не может функционировать вне социальной системы, которая его поддерживает.

На основе историко-экономического подхода Каттнер исследует рынок труда, здравоохранения и денег в США, показывает конкретные исторические примеры рыночных сбоев в области транспорта, связи и естественных монополий, чтобы затем перейти к атаке на неоклассическую экономическую теорию. Приветствуя сложные математические модели, составляющие теоретическую основу этой теории, Каттнер одновременно утверждает, что сама она глубоко ущербна, и критикует дедуктивную и подчас тавтологическую логику, на базе которой выстроены элегантные модели. Представляя читателю итоги реализации неоклассической политики, Каттнер показывает, как скверно теоретические модели действуют на практике, и критикует фундаментальное положение о том, что он называет "системой верований".

Каттнер использует язвительные аргументы и проявляет чувство, граничащее с презрением, когда пишет о теории общественного выбора как части политической науки и юридической теории. Действительно, если освободиться от строгой математической элегантности, дедуктивных выводов, базирующихся на аксиомах, умозаключениях и экстраполяции исходя из рыночной модели как основы теории общественного выбора, то обнаруживается, что ее сердцевина - попытка лишить демократический политический процесс легитимности.

Другой автор - У.Грейдер предлагает краткие зарисовки экономического развития разных стран мира. Он приводит интервью с банкирами и профсоюзными активистами в Лондоне и Франкфурте, инспекторами транснациональных компаний в Китае и Таиланде для того, чтобы показать взаимосвязь разных частей мира и продемонстрировать, как отдельные лица попадают в сети системы, которую в индивидуальном порядке нельзя контролировать.

Хотя обе книги адресованы американскому читателю, для российской аудитории очень интересен явный вызов, который авторы делают всевластию школы экономического анализа, которую международные финансовые институты считают общепринятой. Несмотря на то что ни один ни другой автор не останавливается на проблемах экономики переходного периода, кроме беглого их упоминания, многие поднимаемые вопросы и рассматриваемая история развития конкретных экономических проблем (к примеру, регулирование естественных монополий, социальная или экономическая эффективность, регулирование рынков капитала), а также решительное отстаивание авторами положения о том, что "от политики невозможно уйти" придадут новое дыхание современной дискуссии в России.

Об экономической стратегии государства

Вероятно, наиболее интересно для российского читателя, что оба автора подчеркивают центральную роль государства в экономическом развитии. Каттнер, отталкиваясь от американской истории, пишет: "Во-первых, она разоблачает ложность идеи о том, что США исторически были страной laissez-faire (полной свободы рыночных сил). На ранней стадии американская республика с осторожностью воспринимала финансовое и торговое влияние извне. В течение почти всей истории вплоть до начала первой мировой войны в США действовали высокие таможенные тарифы. Страна также проводила значимую и в высшей степени интервенционистскую промышленную политику.

Во-вторых, в настоящее время наблюдается резкое разграничение между политикой США, проводившейся преимущественно в первые 200 лет их существования, и советами, которые страна теперь дает государствам с развивающейся экономикой... В последние годы американское правительство и частные инвесторы прибегали к важным глобальным дипломатическим инструментам, чтобы направить развивающиеся экономики в сторону стимулирования частных иностранных инвестиций, отмены политики дискриминации иностранных производителей - в противовес национальным и отказа от государственных инвестиций, регулирования, субсидий и собственности.

МВФ и Всемирный банк в сущности как уполномоченные США также использовали свое значительное влияние, чтобы убедить развивающиеся страны ... в необходимости доверять рыночным механизмам при проведении политики экономической стабилизации и не прибегать к государственным кредитам или проведению промышленной политики в целях экономического развития ... Американские экономисты - приверженцы свободного рынка и дипломаты обычно идентифицируют политику laissez-faire со своей оценкой успешно функционирующих позднеиндустриальных стран, таких как Япония и Южная Корея, политика которых на самом деле была противоположного характера..."

Грейдер останавливается на том же вопросе с точки зрения перспективы движения капитала и рассматривает его в главе, посвященной долговому кризису Мексики 1994-1995 гг. Автор пишет: "Устрашающий парадокс капитализма свободного рынка этого... периода состоит в том, что более бедными странами, которые наиболее показательно преуспевали в течение последних трех десятилетий, становились те, которые прибегали к строгому контролю за движением капитала. Они сдерживали трансграничные потоки иностранного капитала, а также накопление собственного внутреннего богатства... Они намеренно направляли капитал в избранные отрасли национального производства и не допускали в другие секторы. Они искали иностранных инвесторов, но держали определенные национальные финансовые рынки закрытыми для аутсайдеров... Все наиболее быстро развивающиеся экономики мира осуществляли варианты этой основополагающей экономической стратегии.

Оригинальной моделью служила, конечно, Япония. Ее стратегия развития успешно повторена Южной Кореей и Тайванем, многие другие страны реализуют теперь аналогичные принципы (особенно показательно это делает Китай) - они стремятся развивать передовые промышленные производства при сохранении стратегического контроля над инвесторами и инвестициями...

С определенным упрощением можно сопоставить страны Восточной Азии и Латинской Америки. Первый регион следовал примеру Токио и подчас добивался поразительных результатов. Второй следовал за Вашингтоном и Уолл-Стритом, переживая один кризис за другим. Латинская Америка в заимствованиях и инвестициях в большой мере ... опиралась на иностранный капитал... Азиатские страны реализовали экономическую стратегию, нацеленную на стимулирование сбережений в своих странах, накопление достаточного капитала для финансирования собственных национальных промышленных структур. Один регион утратил позиции в мировой торговле, другой почти удвоил свою долю. Подобные различия порождали в политических кругах постоянную дискуссию, в ходе которой сталкивались обе модели.

Российским читателям, вероятно, также покажется знакомым вывод Грейдера о японском подходе к роли государства: "Японское государство благосостояния было "вмонтировано" в само предприятие: социальные обязательства распространялись на тысячи фирм в каждом секторе промышленности, и их реализация косвенно финансировалась за счет экспорто-ориентированной структуры экономики.

Сущность японского государства благосостояния сводилась к рабочим местам, в основном в частном секторе, и почти каждый человек мог найти себе рабочее место. Работа могла быть скучной и едва ли полезной, но многие миллионы японцев таким образом были заняты. Вот объяснение, почему уровень безработицы был столь низким, а также почему государственные социальные расходы удавалось удерживать в скромных размерах. Располагая рабочими местами, работодатели реализовывали собственные социальные гарантии, формальные и неформальные.

В итоге японская экономика в целом оказывалась крайне неэффективной, по крайней мере по мировым стандартам производительности... Эффективно действующие секторы экономики, производившие продукцию на экспорт, были теми рабочими лошадками, которые вытягивали все остальное. Сектор за сектором японская экономика становилась наиболее передовой, оставаясь одновременно наиболее отсталой.

Социальная значимость этого противоречия проявилась в простой реальности: большее число японцев было занято в пищевой промышленности, а не в таких знаменитых экспортных отраслях, как автомобилестроение, сталелитейная промышленность, производство автомобильных запчастей и машиностроение. В этом специфическом соотношении отражается существо успешной экономической стратегии Японии последних 30 лет и главный способ широкого распределения благосостояния и доходов".

Реальные цели сторонников
"свободного рынка"

Ни Каттнер, ни Грейдер не являются "антирыночниками". Оба признают и приветствуют созидательную энергию, высвобождаемую силами конкуренции, и быстрый рост благосостояния людей как результат того, что рынок может породить. Оба автора также приветствуют свободный обмен идеями и свободное движение людей, чему содействуют рыночные структуры. Однако оба признают, что рынок в основе своей слеп. Объективность знаменитой "невидимой руки", столь восхваляемой приверженцами laissez-faire как высшего вершителя, обусловлена близорукой сосредоточенностью на сиюминутной, краткосрочной, микроуровневой выгоде. Чистый рынок не обладает внутренним механизмом контроля. Слепота рынка по отношению к социальным, экологическим, моральным и даже экономическим последствиям функционирования вынуждала каждое предшествующее общество создавать механизмы сокращения ущерба, наносимого рынком.

Поэтому laissez-faire - компонент скорее полемической, а не серьезной политики. Приверженцы неограниченного рынка, однако, не высказывают серьезных намерений жить в обществе, которое он породит. Реальная цель сторонников "свободного рынка" заключается в концентрации благ в своих руках вместе с каждым новым витком последовательного ослабления нынешнего уровня рыночного регулирования. В краткосрочной перспективе они будут использовать уже достигнутые позиции превосходства для того, чтобы стать еще богаче. То, на что они надеются, - это именно перераспределение доходов в пользу верхов, увеличение разрыва между богатыми и бедными, что, как опасается Грейдер, приведет к новому катаклизму, депрессии, войне или тоталитаризму.

Что касается России, то это видение laissez-faire может стать реальным. Если силы противодействия в виде объединений граждан, профсоюзов, демократических партий слабы в других частях мира, то в России они почти не существуют. При продолжающейся борьбе за власть едва ли можно упредить проявление наихудших черт общества, основанного на laissez-faire.

Рассматривая сверхконцентрацию богатства в качестве главной проблемы, оба автора приводят разные подходы к немедленному ее разрешению. Каттнер предлагает ввести общественный контроль над общественными благами и строгое ограничение рыночных сил, в то время как Грейдер ратует за распределение собственности, достаточно широкое для того, чтобы вовлечь всех членов общества во владение его богатством. Решение Грейдера можно было бы назвать спасением капитализма от самого себя путем разрушения монополии на богатство.

Рынок и социальные ценности

Каттнер упорно отстаивает подкрепленную историческим опытом смешанную экономику, в которую для смягчения рыночного эффекта государство вмешивается по разным причинам - во имя содействия росту, сокращения неравенства, охраны здоровья людей, обеспечения безопасности, охраны окружающей среды, регулирования и стабилизации монетарных сил и осуществления гражданских целей. Он также настаивает на том, что существуют некоторые сферы в обществе, куда нельзя допускать рынок, причем многие из этих сфер самоочевидны. Это распространяется на запрет рынка в области юридических и политических прав человека, но некоторые из них, например социальные права (доступ к медицинскому обслуживанию или обеспечение основными продуктами питания), туманны. Вопрос о том, когда, где и каким образом должно государство осуществлять вмешательство, - предмет открытой, обстоятельной общественной дискуссии и в конечном итоге ответственности информированных граждан общества.

Грейдер также приходит к выводу, что доктрина ортодоксальной политики laissez-faire сопряжена с политической пассивностью перед лицом социальной жестокости; таким образом, она, по предположениям, вызовет социальное потрясение и политическую реакцию. Если быстрый прогресс трудосберегающих технологий призван утвердить мир всеобщего изобилия, то Грейдер по этому поводу замечает: данное условие со всей неизбежностью не вытекает из наличия рынка, оно требует политической и социальной борьбы. По его мнению, Кейнс прав в том, что коллективное процветание появляется только тогда, когда люди отбрасывают пассивность и учатся контролировать свою судьбу.

Учитывая, что Грейдер делает объектом своего внимания мировую экономику - сферу, где гораздо труднее создать концепцию эффективного демократического процесса, он концентрируется на государственном интервенционизме, имеющем целью достижение большего социального равенства, сдвиг прибыли от капитала к труду и преодоление неверного распределения доходов, порожденного системой рынка.

Заключение Каттнера сводится к следующему: "Уже в течение более чем двух десятилетий мы являемся свидетелями восхваления рынка и яростных нападок на государство. На этом строится альянс экономистов - сторонников свободного рынка, их союзников в других социальных науках и прессе, идеологов-консерваторов и предпринимательского лобби - они хотят освободиться от государственного регулирования. Это мощный альянс, даже если их представления о том, как функционирует общество, фантастичны.

Если рынок - не совершенный самокорректирующий механизм, тогда единственный контроль за его эксцессами должен исходить из внерыночных институтов. Последние опираются на нерыночные ценности и понятия, которые выходят за пределы чистого гедонизма и максимизации прибыли. Чтобы сдерживать рыночные силы, необходимо исправить гражданское общество и правительство... Если нам необходимо уравновесить рынок и прочие социальные ценности, требуется наличие заинтересованного и информированного электората, а также здоровых, легитимных политических институтов".

Грейдер менее оптимистичен: "Было бы бесчестно создавать впечатление, будто я полагаю, что реформы и другие новые идеи быстро и рациональным образом окажутся доминирующими... Неприкрытая правда состоит в том, что политическая власть, противостоящая реформаторским представлениям, всеобъемлюща, в то время как люди, поддерживающие эти новые направления, повсеместно довольно слабы...

Абстрагированные от человеческой реальности, внутренние механизмы рынка создают завораживающее ощущение совершенства, логического и самокорректирующегося. Многие умные люди стали обожествлять эти рыночные принципы как своего рода духовных кодекс, который будет разрешать для нас все важнейшие вопросы, социальные и моральные, пока никто не будет нарушать его власть. В наш современный светский век многие люди, считающие себя рациональными и культурными, с тем же благоговением уверовали в идею самокорректирующегося рынка, как другие уверовали в Бога.

И если этот Бог окажется несостоятельным, люди во всем мире смогут по крайней мере увидеть вещи в более четком свете и принять на себя ответственность за собственную жизнь".

Ни один из авторов не предлагает решения проблем, которые столь убедительно описывают, а только провоцируют дискуссию. В конечном итоге, ни один "эксперт", независимо от своей квалификации, не может предсказать будущее, и любой политик может пасть жертвой собственных корыстных интересов. Наилучшими экспертами являются те, которые признают собственные ошибки, полагаются на уроки истории и скорее сообразуют свою теорию с реальностью, а не настаивают на том, что виновна реальность. Нам следовало бы с подозрением относиться к тем, кто предлагает нам только "системы верований", и к тем, кто пребывает в пассивном ожидании того, что "невидимая рука" сделает за нас нашу работу.

¹Everything for Sale: The Virtues and Limits of Markets, by Robert Kuttner. - N.Y.: A Twentieth Century Fund Book/Alfred A. Knopf, 1997. - 410 pages; One World, Reade or Not: The Manic Logic of Global Capitalism, by William Greider. - N.Y.: Simon and Sc.