Постсоветское сельское
хозяйство: нереформированное, но оставляющее
надеждуРОБЕРТ ДЖ.МАКИНТАЙР Институт политических исследований, Вашингтон Институт международных экономических и
политических исследований, Москва
• Преобладание западных продовольственных
товаров на российском рынке объясняется их
скрытым дотированием и отсутствием защиты
отечественных производителей • Общественное мнение сельского населения на
стороне коллективных хозяйств • Возможная форма "приватизации" на
селе - это скорее организация реальных
кооперативов, а не создание автономных хозяйств
Почему при хорошем функционировании
коллективное сельское хозяйство сейчас в опасности?
Потеря каналов оптовой торговли
Редко рассматриваемым аспектом, связанным с
крахом многих производителей в странах
Восточной Европы и бывшего СССР, является утрата
доступа к внутренним рыночным каналам.
Распределительные каналы по линии
государственной монополии (или олигополии,
осуществляющей контроль с помощью цен) либо
проданы западным поставщикам, либо попали в их
полную зависимость, что обеспечивает им сбыт
залежалых товаров. Конечно, импортные пищевые
продукты отличаются по качеству. Однако с
российского рынка вытесняются и те
отечественные продукты, которые обладают явно
сопоставимым качеством. Запад и Восток: повсеместные дотации
Иногда утверждается, что успехи коллективных
хозяйств в странах Восточной Европы были
иллюзорными и имели место благодаря крупным
вливаниям государственных средств, позволявших
продавать продукцию потребителям по ценам ниже
производственных издержек. Но к дотациям
сельскому хозяйству прибегают во всем мире - и
капиталистические, и некапиталистические
страны. Конечно, фермеры, имеющие в своем
распоряжении достаточные ресурсы и благоприятно
расположенные земли, могут довольно хорошо вести
дело, однако мелкое частное
сельскохозяйственное производство как аграрная
система нигде не выживает без крупных дотаций.
Западноевропейское сельское хозяйство состоит
из 10 млн мелких хозяйств, что отражает
длительный процесс средневекового
распределения земельных площадей. Сельскохозяйственная политика ЕС направлена
на поддержание фермеров, обрабатывающих обычно
небольшие земельные площади при высоких
затратах труда, химикатов, механической энергии
и финансовых средств. Вместе с тем интенсивное
использование удобрений и пестицидов наносит
ущерб окружающей среде, в связи с чем к сельскому
хозяйству Западной Европы часто предъявляются
претензии. Чрезмерные затраты такого рода
учитываются при микроэкономическом анализе и
выработке решений по установлению ценового
контроля или ограничению посевных площадей.
Западноевропейское сельское хозяйство выживает
наполовину за счет государственных субсидий и
наполовину за счет самоэксплуатации. ЕС разработал специальные методы поддержания
доходов, порождающие довольно высокие
внутренние цены на продовольственные товары,
неэффективные способы производства (требующие
защиты от низкозатратных, но также дотируемых
производителей из США, Канады и Австралии) и
накопление избыточных запасов
продовольственных товаров, которые сбываются по
демпинговым ценам на рынках за пределами
группировки. Объем сельскохозяйственных
субсидий в ЕС часто занижается из-за того, что
принимается во внимание только соотношение
между странами - членами союза, а не между ЕС и
странами, где этот избыток реализуется. Крупные объемы продаж западных пищевых
продуктов объясняются субсидиями и демпингом
Подавляющее преобладание на российском рынке
западных продовольственных товаров в основном
объясняется скрытыми субсидиями, но не
исключительно ими. Эти товары субсидируются в ЕС
дважды. Во-первых, крупные субсидии поступают от
страны проживания фермера (например, в 1996 г. на
каждого западногерманского фермера приходилось
более 10 тыс. долл. субсидий). Кроме того, фермер
получает крупные премиальные выплаты от ЕС за
экспорт дополнительных продовольственных
товаров на любой рынок вне этой группировки.
Когда крупные продажи из стран ЕС в Россию
относят на счет "свободного рынка", в этом
содержится большая доля иронии. Такая точка
зрения поддерживает долговременные
предрассудки против российской продукции любого
вида и не отражает ни краткосрочное, ни
долгосрочное положение с производственными
затратами. По политическим соображениям коллективное
сельское хозяйство стран Восточной Европы также
субсидировалось. Но поскольку здесь
использовался подход, заключавшийся в
субсидировании разрыва между производителем и
потребителем, удавалось удерживать низкие цены
для отечественных потребителей. Вторая причина
подобного субсидирования - акцент на
самообеспечении основными продовольственными
товарами. Эффект европейских "гор сливочного масла и
молочных озер" столь силен в России не
вследствие слабости коллективного сельского
хозяйства, а из-за того, что российскому
правительству не удалось принять действенных
мер для защиты отечественных производителей на
период, пока условия достаточно стабилизируются,
чтобы сделать реальные выводы об их
экономической жизнеспособности. Когда к ЕС
присоединились такие страны с вполне
капиталистической рыночной экономикой, как
Испания, Португалия и Ирландия, их
сельскохозяйственным производителям был
предоставлен 10-летний период, предполагавший
меры социальной защиты, и последующий длительный
режим преференций и льгот. Неверно ориентированная приватизация на селе: немногочисленность реальных фермеров
Вопреки надеждам на то, что удастся сделать
серьезные шаги в деколлективизации в течение
1992 г. (судя по специальному постановлению,
принятому 27 декабря 1991 г., правительство
Ельцина-Гайдара, по-видимому, полагало, что
процесс завершится менее чем за год),
приватизация на селе в России в основном
потерпела фиаско. В 1992 г. не исчез ни один из
27 тыс. колхозов и совхозов, хотя многие из них
сменили название и были затем
перерегистрированы. Из почти 112 тыс. семейных
фермерских хозяйств, зарегистрированных в
1992 г., лишь 3 тыс. произвели избыточную
продукцию, реализуемую на рынке. Большинство
остальных хозяйств было нетоварным (или частично
товарным). Они занимались сельскохозяйственной
деятельностью только для того, чтобы прокормить
себя и своих городских родственников. Широкую известность получил
"показательный" пример приватизации
хозяйства, расположенного недалеко от г.Нижнего
Новгорода. Он казался особенно разительным,
однако, что бы там ни происходило, это не была
деколлективизация. Созданное в начале 1992 г. на
базе двух ранее "обанкротившихся" колхозов
(в условиях 1991-1992 гг. банкротство - абсолютно
искусственное явление) арзамасское фермерское
хозяйство, как оказалось, в течение года выросло
вдвое (с 3,7 тыс. га до более 7 тыс. га земельной
площади). Управляли им те же опытные
руководители, которые не намеревались сейчас или
в будущем дробить земельные угодия на мелкие
наделы.
Как сказал директор хозяйства, подобное
дробление "вернет нас в каменный век обработки
земли вручную и плугом, потому что вся наша
тяжелая техника рассчитана на крупномасштабное
сельскохозяйственное производство". Еще
больше шокировало рыночных реформаторов, что
арзамасское хозяйство скорее расширило, а не
сократило широкий круг обязательств, связанных с
предоставлением социальных услуг, а также объем
ответственности. После укрепления хозяйства за
счет средств неясного происхождения фермеры
прежде всего финансировали строительство 20
новых квартир и нового детского сада, что было
необходимо для привлечения рабочей силы.
Неудачный в целом проект в Нижегородской
области был организован и финансирован
Международной финансовой корпорацией (МФК),
являющейся "частносекторным" отделом
Всемирного банка. МФК сотрудничала с Агентством
США по международному развитию, которое было
представлено Гарвардским институтом
международного развития. Аналогичный проект МФК совместно с
Канадским советом по развитию (КСР) осуществляла
в 1994-1995 гг. в Рязанской области. Рязанский
проект был тщательнее спланирован и осторожнее
воплощен, чем нижегородский, но завершился
полным провалом. В этом случае колхозники,
которых сотрудники МФК и КСР уговорили
раздробиться и реорганизовать ряд колхозов, в
конечном счете возмутились результатами этой
акции, проголосовали за восстановление прежних
колхозов и прекратили всякие связи с программой
МФК.
В апреле 1997 г. результаты аналогичной
попытки в отношении колхоза "Клеменовское"
под Москвой вновь оказались разочаровывающими
для иностранных организаторов (опять-таки МФК на
этот раз в сотрудничестве с Британским фондом
"Ноу-хау"). Был проведен "аукцион" того
же типа, что и при других попытках реорганизации.
Каждый член колхоза получил 4,3 га земли и долю в
коллективной собственности, которую мог
выставить на торги. Но из 689 частных лиц и семей,
обладавших правом участия в операции, 688
предпочли вернуть свою долю в коллективный фонд,
сохранив управление за прежними руководителями
хозяйства. Возразил против продолжения
совместного производства только школьный
учитель (т.е. не непосредственный работник
хозяйства), который воспользовался земельным
наделом, чтобы улучшить свои жилищные условия, и
употребил его как средство платежа. Так что
стараниями МФК не было создано ни одного
частного фермера.
Эти примеры свидетельствуют о том, как
осуществлялись усилия по деколлективизации,
которые - в отсутствии хорошо организованной,
хорошо финансируемой и, вероятно, принудительной
по характеру программы российского
правительства - будут, видимо, продолжены в
большинстве сельских районов России. Они
иллюстрируют как логику сопротивления, так и
характер проблем, с которыми сталкивается
неверно ориентированная программа действий.
Такова общая картина. Отдельные же успехи,
вероятно, означают, что было вложено достаточно
иностранных средств, чтобы "осчастливить"
участников программы, которая в ином случае
окончилась бы провалом. Западные программы помощи - это попытки
показать, как могла бы быть осуществлена
"деколлективизация". И хотя за этими
программами, возможно, стояли добрые намерения,
они, будучи применены к нынешним российским
условиям, играли провокационную роль. Программы
составлены таким образом, чтобы создать
впечатление действенности при крупных вливаниях
финансовых средств извне. Поскольку такая
поддержка не может быть предоставлена всему
сельскохозяйственному сектору, они поощряли по
сути неприменимые методы, отвлекая ресурсы от
использования их имеющимися структурами. Социальная обусловленность и сложность проблем сельского общества
Концепция социальной обусловленности может
быть применена к сельскому хозяйству, так же, как
она играет центральную роль в объяснении
неурядиц быстрой маркетизации предприятий
промышленного сектора экономики. Комплекс
взаимосвязей становится явственным только
тогда, когда ломаются старые структуры, как это
произошло в ряде восточноевропейских стран.
Разрушение кооперативов часто является причиной
затруднений частных хозяйств, поскольку
исчезает синергический эффект сочетания
коллективных хозяйств и частных наделов и
ликвидируется крупное субсидирование первых в
пользу вторых. Кроме того, тракторы, комбайны и
другие основные сельскохозяйственные машины
кооперативных хозяйств слишком велики (и сложны),
чтобы использовать их на мелких земельных
участках. Относительно эффективная практика выращивания
сельскохозяйственных культур в старых
коллективных хозяйствах была закреплена за
специализированными подразделениями, которые
прибегали к помощи целого комплекса
неформальных структур. Но эти институты обычно
разрушаются на первых стадиях реорганизации.
Растениеводческие и животноводческие хозяйства
просто распускаются, а скот распределяется между
бывшими членами кооперативов и иногда почти
немедленно забивается, если невозможно
раздобыть фураж или высококачественные корма.
Печальным дополнением к этому служат усилия
некоторых западных организаций по налаживанию
продажи удобрений и сбытовой деятельности путем
набора продавцов среди массы безработных
агрономов в восточноевропейских странах. При
этом очевидны как трансформация функций
последних (от минимизации использования
удобрений для достижения заданного урожая к
максимизации продаж и стимулирования
избыточного использования удобрений), так и
уязвление их чувства самоуважения.
О чем свидетельствует мнение сельского населения?
Анализ показывает, что сопротивление сельского
населения роспуску коллективных хозяйств
объясняется относительно успешной
деятельностью этих организаций после 1953 г., а
также их явным преимуществом перед любыми
альтернативами. В контексте сложившейся
сельскохозяйственной системы возврат к мелким
семейным фермерским хозяйствам просто не
привлекателен для значительной части сельского
населения. Мелкомасштабное сельское хозяйство
неизбежно будет трудоемким и высокорисковым, в
его рамках не будет предоставляться ни одна из
услуг, оказывавшихся прежде колхозами
(оплаченные отпуска, социальное обеспечение и
пр.). Вероятны также резко регрессивные
последствия для женщин, которые извлекали
наибольшую выгоду из механизированной и
социально ориентированной прежней системы. Согласно результатам изучения сотрудниками
Московского государственного университета
позиции сельского населения в выборе "колхоз
или индивидуальное фермерское хозяйство",
абсолютное большинство высказалось за первое.
Крестьяне видели в колхозе источник поддержки их
частной подсобной сельскохозяйственной
деятельности. Эта реакция четко вписывается в
логику организации прежних коллективных
хозяйств. Правильность такой точки зрения
подтверждается и плохими результатами,
полученными в 70-80-е годы в Польше и Югославии, где
земля находилась в основном в мелком частном
владении (в обоих случаях примерно по 85%) и
соответственно обрабатывалась, а также
характером сформировавшегося
сельскохозяйственного основного капитала в
России (большие сельскохозяйственные машины,
предназначенные для обработки крупных земельных
площадей). Ясно, что политику поощрения дробления
колхоза определяет идеология, а не
социально-экономический анализ. Едва ли приходится ожидать, что
рассматриваемые альтернативы действительно
будут более эффективны в полном смысле слова. В
тщательно проведенных исследованиях (в
частности, в отмеченной выше работе Ф.Прайора)
высказывается мысль, что восточноевропейский
тип коллективного сельского хозяйства по
крайней мере не хуже, чем его альтернативы.
Выводы, касающиеся политики
Поскольку большинство активного сельского
населения было вполне удовлетворено
коллективным характером хозяйства, давление в
пользу роспуска колхозов исходит от двух
основных групп: городских реформаторов (не
знакомых с сельскохозяйственными реалиями, но
движимых идеологией свободного рынка и
считающих, что логика приватизации,
предлагавшаяся ими для промышленности и систем
городских услуг, применима и на селе) и лиц,
которые надеются извлечь краткосрочные
спекулятивные выгоды из приобретения и
последующей продажи земли (в действительности
только немногие заинтересованы в том, чтобы
самим начать мелкое сельскохозяйственное
производство). Важно позволить лицам, которые хотят выйти из
колхозов, сделать это, но столь же существенно,
чтобы такой процесс не нанес вреда остающимся
там. Поэтому нужно обращать внимание на мотивы
предполагаемого использования земли желающими
покинуть колхоз. Следует принять меры для
предотвращения закамуфлированной спекуляции
недвижимостью или проведения побочных сделок,
которые позволили бы вывести из колхозного
владения особо ценные земли и технику. В странах Восточной Европы и бывшем СССР
коллективные хозяйства добивались
производительности, достаточной для поддержания
довольно высоких стандартов жизни в сельской
местности, а также обеспечения жизнеспособной
социально-культурной модели. Когда общественное
мнение может оказывать существенное воздействие
на процесс приватизации, его результаты весьма
отличаются от намерений экономистов -
сторонников свободного рынка. Опросы общественного мнения свидетельствуют о
низкой заинтересованности сельского и
городского населения в чистых формах
капитализма, если предлагаемые инструменты
включают какой-то выбор, сохраняющий социальную
защищенность такого типа, который был свойствен
старой системе. Поддержка населением мер,
полностью разрушающих коллективное сельское
хозяйство, оказалась очень ограниченной, хотя
позитивные аспекты рынка во многом заслуживают
внимания. Если в российской сельской местности будет
допущено демократическое самоопределение, то
наиболее вероятной станет смешанная система
институтов, отличающаяся от капиталистического
сельского хозяйства Запада. Это согласуется с
корректно определяемой экономической
рациональностью, которая включает при оценке
успешности системы обеспечение села
неиндивидуальными и нематериальными благами.
Таким образом, и экономическая, и социальная
логика подтверждает, что смешанная
кооперативно-коллективная система хозяйства
выживет как особый тип, если извне не будут
приниматься активные меры по ее насильственному
разрушению. В случае стабилизации ситуации на селе (или
даже просто прекращения деструктивных действий
властей) многие колхозы довольно быстро вернутся
к жизни. Низкий уровень использования химикатов
в настоящее время (а также до 1991 г. по
стандартам капиталистических стран) означает,
что многие земельные площади экологически чисты,
хотя в других регионах мира наблюдается
настоящая экологическая катастрофа.
Производство экологически чистой продукции
могло бы стать нормой для сельского хозяйства
России и помогло бы восстановить синергический
эффект сочетания колхозов и частных земельных
наделов. Устойчивая форма сельского сообщества
соответствует низкозатратному,
среднеинтенсивному, среднеэффективному
производству "натуральных" продуктов
питания и выращиванию технических культур
(например, льна). Стабилизация производства
фуражного зерна позволила бы оживить
животноводство, возможно под знаком
"безгормональной, выращенной в поле"
животноводческой продукции. С улучшением
качества переработки и упаковки отечественная
продукция вновь будет пользоваться спросом даже
у высокообеспеченного слоя населения, особенно
если прекратится систематический скрытый
западноевропейский и иной демпинг.
Смешанная сельскохозяйственная система при
наличии крупных коллективных компонентов
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что
крупные сельскохозяйственные единицы
советского типа более адаптивны, чем это
показывает опыт СССР, могут резко наращивать
производство и позволяют создать целостную,
привлекательную форму сельской культуры. Возможно также некоторое сокращение размеров
коллективных хозяйств без обязательной
всеобъемлющей приватизации. В ряде стран успехи
сельскохозяйственного производства в конце
60-х - начале 70-х годов породили представление о
том, что если крупное - хорошо, то более
крупное - еще лучше. Вызванную этим последнюю
волну укрупнений (в 70-е годы) можно было бы
повернуть вспять без кардинального изменения
характера сельской культуры. Меньшие размеры
хозяйств способствовали бы возобладанию
активной колхозной демократии и перемещению их
из категории псевдокооперативной в реально
кооперативную. Вполне вероятно, что необходимая в сельском
хозяйстве форма "приватизации" - это
скорее организация реальных кооперативов, а не
создание автономных семейных фермерских
хозяйств, рекомендуемых западными экономистами. Карликовое фермерское хозяйство польского
типа не является реальной альтернативой в
российских условиях. Оно не может быть
эффективным за исключением случаев
специализации на некоторых конкретных видах
продукции или особо благоприятного
месторасположения ферм. В целом же это
изначально нетоварные хозяйства. В некоторых
странах, например Болгарии, "аграрная
реформа", проводимая в этом направлении,
приняла регрессивную, разрушительную форму.
Дробление крупных земельных площадей и
разукрупнение эффективно функционирующих
сельских организаций - шаг назад к
парцеллизации и нетоварному хозяйству. В России
серьезная деколлективизация - в случае ее
проведения - вероятно, будет ориентирована в
этом направлении и станет осуществляться не без
участия потворствующих данной тенденции
западноевропейских правительств, готовых
обеспечить дотационный приток средств для
поддержания неэффективных хозяйств. Ни одно ответственное правительство не может
допустить экономических, социальных и
демографических бедствий, которые неизбежно
последуют за крупномасштабным коллапсом и
крахом существующих колхозных и совхозных
институтов. Достичь успеха невозможно, если
создание "свободного рынка" останется
единственным направлением государственной
политики в отношении сельского хозяйства. Таким
образом, жизненно важно отойти от экстремального
подхода в политике "все или ничего", который
проповедуется теми, кто называет себя
"рыночными реформаторами".
Окончание. Начало в № 5/1997.
О роли ученых-экономистов в формировании хозяйственной политики
Продолжение. Начало на стр. 19
В странах Латинской Америки среди первых
лиц государства также все чаще начинают
фигурировать экономисты, нацеленные на политику
экономического реформирования. Это, в частности,
относится к Мексике, политику которой определяют
выпускники Йельского, Стэнфордского, Чикагского
университетов. Именно они сделали все возможное,
чтобы как можно быстрее преодолеть кризис
1995 г., и это удалось раньше, чем ожидали
иностранные эксперты.
В ФРГ большинство основных постов,
связанных с проведением экономической политики,
занимают не экономисты, а прежде всего юристы и
другие специалисты (инженеры, преподаватели и
т.д.). Так, в Федеральном министерстве экономики
работают 190 экономистов (37% персонала), 184 юриста
(36%) и 142 других специалиста. В Федеральном
министерстве финансов доля дипломированных
экономистов составляет лишь 28%, зато юристов -
58%. Их 16 глав земельных правительств лишь один
экономист по образованию. Среди 672 депутатов
бундестага только 33 экономиста, при том, что
юристов больше в 4 раза, а преподавателей и
инженеров - соответственно в 2,5 и 2 раза.
Складывается ситуация, типичная для стиля
мышления юристов: при проведении экспертизы
проектов законов в графе "Издержки" обычно
дается отрицательный ответ в тех случаях, когда
данный закон непосредственно не влияет на
состояние бюджета страны. Применительно к
государственным регулирующим актам не
проводится предварительный анализ затрат и
предполагаемой выгоды.
Между тем в США начиная со времени
президентства Р.Рейгана вошло в практику
проведение предварительного анализа всех
государственных актов, регулирующих жизнь
страны.
Продолжение на стр. 37
|
|