Восточноазиатский финансовый кризис

УИЛЬЯМ К. ТАББ
профессор
Куинс колледж городского университета штата Нью-Йорк
(США)

• Азиатский финансово-экономический кризис носит системный характер
• С помощью механизма принудительного урегулирования кризисов задолженности транснациональный капитал стремится усилить свое влияние в странах-должниках

Азиатский финансовый кризис достиг к концу 1997 г. масштабов, позволивших назвать его наиболее серьезным кризисом со времени Великой депрессии. В данной статье он рассматривается как явление, отражающее две известные закономерности. Во-первых, кризисные тенденции свойственны нерегулируемым капиталистическим рынкам, в рамках которых спекулятивные эксцессы являются элементом самой природы системы. Во-вторых, подобные кризисы используются более сильными капиталистами как возможность нажиться на трудностях, испытываемых теми, кто неспособен противостоять спаду.

Вопросы, возникающие сегодня, связаны с масштабами будущей реструктуризации национальных хозяйств, затронутых кризисом. В каких масштабах транснациональный капитал будет реализовывать свои притязания на экономику пострадавших стран? Кто будет расплачиваться за замедление темпов развития? В какой мере прогрессивные силы смогут противостоять режиму строгой экономии, навязываемому капиталом населению региона? Каковы долгосрочные последствия кризиса? От ответов на эти вопросы будет в значительной мере зависеть развитие мировой экономики в ХХI в.

На протяжении последних десятилетий Юго-Восточная Азия являлась фактически единственным быстро развивающимся регионом мира. Это объясняет, почему при обсуждении его экономических проблем стали столь часто повторяться два новых слова, вызывая беспокойство инвесторов. Первое слово – "перенакопление", создание избыточных производственных мощностей, чрезмерные инвестиции в основной капитал, что чревато драматическими последствиями. Глобальное перенакопление во всех отраслях – от металлургии до производства бумажной продукции – вызывает падение заработной платы и предельную экономию в расходах фирм по всему миру.

Второе слово – "дефляция", которая не представляла угрозы со времени Великой депресии, но может иметь серьезные последствия в случае своего распространения. Одно дело – мягкое снижение цен и совсем другое – инициирование азиатскими странами длительного цикла девальвации в погоне за конкурентоспособностью и расширением экспорта в условиях глобального избытка производственных мощностей. В таком случае ценовые войны могут подорвать прибыльность, а волна банкротств охватит не только Азию. Налицо достаточные признаки чрезмерной финансово-кредитной активности, вызывающей спираль конкурентных девальваций и дефляций, а причина тому – неспособность ввести в разумные пределы перенакопление и задолженность. В то же время, если кризис локализуется в рамках Азии, это может дать фантастические выгоды траснациональному капиталу при покупке активов региона по бросовым ценам. Те решения, которые отстаивают финансовый капитал и контролируемые им международные организации, направлены как раз на такое развитие событий.

Как создавался
и лопнул "мыльный пузырь"

Поскольку финансовые рынки приспособились к высоким темпам роста восточноазиатских стран, многие из которых установили неизменные курсы своих национальных валют по отношению к доллару, долгое время считалось, что кредитные операции в этом регионе не сопряжены с высоким риском. Операции банков по внешним заимствованиям в США и Японии по низким процентным ставкам и ссужению полученных средств в экономику государств Юго-Восточной и Восточной Азии под более высокий процент были чрезвычайно прибыльными, а денежные ресурсы, вливаемые в эти страны, питали экономический рост по принципу "пирамиды". Благодаря поступлению дополнительных средств стоимость активов росла, что открывало возможности для нового притока капитала. Поскольку активы приобретались на заемные средства, подлежащие рефинансированию, успешно играть в эти игры становилось все труднее и некоторые участники были вынуждены продавать активы, чтобы погасить задолженность.

В результате продажи акций и недвижимости возникла паника, а задолженность, номинированная согласно контрактам в иностранной валюте, по мере падения обменных курсов местных валют резко возросла. Малазийский ринггит или индонезийская рупия сразу же потеряли по самым скромным подсчетам 30 – 40% своей стоимости. Это означало, что для оплаты задолженности дебиторы должны были располагать суммами в местной валюте на 30 – 40% большими, чем они рассчитывали ранее.

Важным дополнительным фактором, повлиявшим на этот процесс, послужила экспортная экспансия Китая, опирающаяся на значительно более низкую стоимость рабочей силы по сравнению с другими ведущими азиатскими производителями. Растущий китайский экспорт проникал на мировой рынок и местные производственные мощности восточноазиатских стран стали превышать возможности сбыта на нем. Во многих государствах региона государственные валютные резервы, казавшиеся достаточными, быстро улетучились по мере перевода вложений из валют, которым грозило дальнейшее ослабление, в твердую валюту.

n Развитие кризиса станет более понятным, если проследить хронологию событий.

Вначале он разразился в Южной Корее и Таиланде. В Южной Корее прекращение в январе 1997 г. выполнений обязательств по кредиту крупнейшей металлургической корпорацией "Ханбо стил" стало первым из цепочки крупных банкротств, вызванных падением объема продаж в условиях чрезмерной финансово-кредитной активности. Южнокорейские  корпорации, где доля заемного капитала по отношению к собственным средствам традиционно была очень высока, оказались крайне уязвимыми при ухудшении конъюнктуры. Правительство защищало таких заемщиков и местные банки-кредиторы, разрешая высокие нормы инвестирования. Банкротство "Ханбо" и другие последовавшие за ним означали конец успеха южнокорейской модели.

Таиланд, внешние заимствования которого были выше, чем у других стран региона (по отношению к ВВП), по мере замедления темпов роста также стал прибегать к краткосрочным займам, рассчитывая на бесконечную пролонгацию кредита и погашение старых долгов за счет новых. В отличие от Южной Кореи, где кредиты получали преимущественно крупные конгломераты, являющиеся основными экспортерами, в Таиланде внешние заимствования направлялись в основном на финансирование расточительного потребления, строительство полей для гольфа и башен под офисы, при этом считалось, что замедления экономического роста в обозримом будущем не произойдет. К маю 1997 г. политическая нестабильность в сочетании с продолжающимся спадом поставили местную валюту – бат – под угрозу. Боясь еще больших потерь, инвесторы стали изымать свои капиталы и переводить их в доллары, что быстро истощило валютные резервы страны. Бат упал в течение нескольких месяцев на 15 – 20%, а за год – на 40%.

В июле 1997 г. центральные банки Малайзии и Индонезии предприняли попытки защитить свои национальные валюты, а в сентябре представители правящих кругов этих стран возложили вину за возникшие проблемы на биржевых спекулянтов. В октябре тяжкий удар испытал фондовый рынок Гонконга  - курсы акций за 4 дня упали на 1/4 (наиболее сильный спад за все время существования фондового рынка).

В течение осени 1997 г. МВФ выдвинул многочисленные планы спасения переживающих финансовый кризис азиатских стран, однако это не смогло успокоить финансовые рынки. Структурные реформы, которые он потребовал в качестве условия предоставления помощи, встретили сопротивление даже в тех случаях, когда правительства государств, обратившихся за поддержкой, обещали свое согласие.

Одновременно ряд мер был предпринят Японией и некоторыми другими азиатскими странами. Они заключались в поиске внутрирегиональных механизмов регулирования финансовой сферы, способных несколько уменьшить влияние США. Однако как и другие попытки создания действенной системы принятия решений на региональном уровне, исключающие американское участие, эти усилия потерпели неудачу. Используя различные аргументы, США настаивали, что именно МВФ (где они доминируют) является той организацией, которая наилучшим образом справится с кризисом.

В начале 1998 г. проблемы азиатского финансового кризиса были в центре внимания мировой прессы. МВФ подвергался критике и справа (за вмешательство в рыночные процессы) и слева (за характер своих решений). Председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы США Алан Гринспен предупредил, что азиатский кризис может распространиться на другие регионы. По его мнению, для предотвращения суматохи, грозящей перейти в панику, необходимы крупные инвестиции.

Из хронологии событий ясно, что после падения таиландского бата азиатские страны испытали то же, что Латинская Америка после катастрофы мексиканского песо – эффект распространения кризиса. Резкое снижение стоимости той или иной национальной валюты (удешевляющее ее экспорт в иностранных валютах) означает конкурентную девальвацию и вынуждает другие государства либо следовать этому примеру, либо пережить падение конкурентоспособности на внешних рынках.

n Обращают на себя внимание следующие факты. Наличие на балансах местных банков большого количества просроченных ссуд вызвало необходимость получения ими дополнительных зарубежных кредитов, которые, в свою очередь, не могли быть погашены. При этом рост задолженности во многом явился результатом недобросовестных сделок в условиях коррумпированных экономик стран региона.

Так, таиландские банки ссужали деньгами политиков, а те, в свою очередь, помогали банкирам выпутываться из неприятных ситуаций.

В Индонезии тогдашний президент страны, задумав осуществить весьма сомнительный проект с участием друзей и членов семьи, привлек к его финансированию ряд банков, многими из которых они владели.

Гонконг, чьих валютных резервов вполне хватало для поддержания паритета местной валюты по отношению к доллару, был вынужден наблюдать, как его экспорт стал неконкурентоспособным, а ценные бумаги потеряли на фондовом рынке более половины своей стоимости.

В Южной Корее успешно действовавшая система предоставления кредитов по процентным ставкам ниже рыночных концернам, пользующимся покровительством правительства, получавшего от них взамен огромную политическую поддержку, привела к тому, что результатом стратегии роста любой ценой стало перенакопление. Это естественный результат для общества, где царит анархия производства и инвестиционные бумы всегда приходят к своему концу.

Именно в такой обстановке международные кредиторы, в течение десятилетий безотказно сотрудничавшие с любыми потенциальными заемщиками, не заботясь об их надежности, потребовали немедленных структурных реформ. Восточноазиатские элиты воспротивились реструктуризации, будучи уверенными, что США не позволят потерпеть крах экономикам этих стран.

Некоторые южнокорейские чеболи (огромные конгломераты, входящие в число крупнейших ТНК), оказавшиеся под угрозой неплатежеспособности, тем не менее лишь слегка урезали свои операции. Ряд из них фактически стремится увеличить объем инвестиций, чтобы за счет такой экспансии устранить ослабевших конкурентов (и это происходит в условиях очевидного для всей промышленности перенакопления). Компании "Хенде" и "Дэу" продолжают массированную экспансию в автомобилестроении, несмотря на глобальный излишек мощностей по производству автомобилей. "Самсунг" также стремится проникнуть в эту отрасль, хотя даже "Киа моторс", второй в стране производитель автомобилей, обратился за помощью к правительству.

n Хотя властные структуры в странах региона неоднородны по своему характеру, можно сказать, что в целом экономический рост здесь базировался на интенсивной эксплуатации немных работников и репрессивных мерах, необходимых для ее поддержания. Вместе с тем возросло сопротивление коррупции правящих элит и давление в сторону демократии. Особенно важно то обстоятельство, что судьбу этих режимов подводит сейчас к быстрой развязке насыщение мировых рынков.

Испытывая рыночное и политическое давление, заставляющее открывать экономику иностранным инвесторам и прекращать государственное субсидирование привилегированных банков и промышленных корпораций, правители стран региона, не пользующиеся более прежним доверием, оказывают этому всяческое сопротивление.

Однако оценки финансового кризиса в странах Восточной и Юго-Восточной Азии, ставящие во главу угла разного рода злоупотребления, а не системные причины и вину иностранных кредиторов, прокладывают путь для решений, благоприятных для международного капитала. Эти оценки игнорируют тот факт, что оптимизм западных финансовых экспертов (работавших, как правило, на фирмы, продвигавшие инвестиции в страны Азии и привнесшие на азиатские рынки конфликт интересов) оказался неоправданным. Большинство их обзоров дает неверную интерпретацию экономических успехов стран региона в последнее десятилетие, искажает то обстоятельство, что за перенакоплением в производстве следуют безудержная спекуляция и рыночный коллапс.

Региональная история в перспективе

Если особая восточноазиатская модель развития существует (данный вопрос является предметом острых споров), это означает широкое признание того, что государственная власть может оказать помощь национальному капиталу в завоевании позиций на мировых рынках путем защиты местных предприятий от иностранной конкуренции, обеспечения дешевых кредитов (коль скоро они направлялись на производственные капиталовложения), предотвращения утечки за рубеж средств, необходимых для внутренних инвестиций, а также удержания любыми средствами низкой цены рабочей силы.

Мобилизация местными банками внутренних ресурсов дала национальному капиталу возможность расширяться, не заботясь о погашении предоставленных кредитов, поскольку компании тесно сотрудничали с технократами из правительства. В то же время иностранные банки были либо вообще отстранены от участия в экономике, либо не могли играть в ней существенную роль, и это создавало благоприятные условия для местных банков. Независимые профсоюзы или оппозиционные политические движения были запрещены, что помогало удерживать потребление широких слоев населения на низком уровне с целью максимизации накопления.

Как показал опыт Японии, государственная политика экономического развития, предоставление кредитов по ценам ниже рыночных и интенсивное использование заемного капитала привели к созданию производственного потенциала, способного вторгнуться на рынки ведущих индустриальных стран. США поддерживали впервые пошедших по этому пути Японию, Южную Корею и Тайвань по геополитическим причинам.

В дальнейшем перспектива низкозатратного производства в восточноазиатском регионе как потенциального источника прибыли для американских ТНК изменила стратегические взгляды США. Национальный капитал в странах Юго-Восточной и Восточной Азии воспользовался этой ситуацией. Более слабые в экономическом отношении государства послужили лишь платформой для экспорта американских и японских ТНК. Правящие элиты этих восточноазиатских стран обогащались, не принимая в расчет условия жизни тех, кем они правили. Защита привилегированных инвесторов означала более высокие цены для местных потребителей. Репрессии по отношению к политическим оппонентам и использование власти государства для удержания стоимости рабочей силы на минимальном уровне преподносились иностранной деловой прессой как путь к экономическому чуду. На деле же это являлось примером хорошо известной сверхэксплуатации и подавления демократических устремлений.

Данная модель накопления терпит сегодня крушение, напоровшись на два рифа: первый – насыщение рынков и глобальное перенакопление, второй – дутые финансовые предприятия, необоснованные подъемы биржевой конъюнктуры в условиях, когда значительные сбережения уже нельзя было использовать для расширения производственных инвестиций. Когда средства, которые не могли быть инвестированы в производство, находили себе применение в спекуляциях собственностью и ценными бумагами, а компании продолжали пользоваться коррумпированным кредитным механизмом и своей политической властью для получения новых ссуд по первому требованию, мыльный пузырь “избыточности” раздулся и лопнул.

Угрозы дефляции и перенакопления

Сегодня мы являемся свидетелями дефляции в Японии и наиболее низкого за последние десятилетия уровня инфляции в развитых странах Запада, резких скачков на фондовых рынках и рынках недвижимости в Азии, усиливающегося по спирали падения доходов и стоимости активов. Переизбыток мощностей по производству многих видов продукции – от стали и автомобилей до элементов компьютерной памяти и газовых турбин – порождает мрачные прогнозы. Между тем фирмы рассчитывают продолжать свою политику, надеясь, что повышение эффективности производства поможет сохранить рынки. Однако для всех очевидно, что глобальный спрос не соответствует избыточным мощностям.

Финансовая пресса полна соответствующих примеров. По словам главы "Дженерал электрик" Дж. Уэлча, "один сектор за другим испытывают драматичное ценовое давление. Почти во всех отраслях имеют место избыточные мощности в глобальном масштабе". В конце 1997 г. в США на отрасли со стабильными или падающими ценами приходилось 2/3 промышленного производства.

Финансовый кризис означает, что страны Азии вынуждены теперь сокращать импорт из США и других стран и продвигать свой экспорт даже путем значительного снижения цен. Это еще более усиливает понижательное движение цен, а следовательно, и удельной прибыли. Если бы рынки были способны расширяться достаточно быстрыми темпами, то падение цен могло бы привести к росту совокупных доходов и повышению уровня жизни. Однако здесь необходимо учесть глобальный избыток мощностей и вынужденный режим экономии, вызванный в Азии финансовым кризисом, а в Европе условиями введения единой валюты. В этих обстоятельствах США, оставаясь "потребителем последней инстанции", не смогут поглотить весь потенциальный объем выпуска продукции.

Аналитики указывали на то обстоятельство, что страны Восточной Азии не занимают значительной доли в мировой торговле. Однако в 90-е годы экспорт в Азию составил 2/3 прироста экспорта Японии и около 1/5 совокупного прироста экспорта Франции, Германии, Италии и США. Азиатские страны являются также важнейшими рынками друг для друга (так, половина экспорта Китая приходится на Азию). Конечно, все экспортеры связывали с азиатскими рынками большие надежды. В результате финансового кризиса в этом регионе США уже испытывают рекордные дефициты внешней торговли. Скромное улучшение в последнее время позиций европейских государств, по всей видимости, будет сведено на нет. С учетом требований Маастрихтского соглашения, связанных с введением евро, страны Западной Европы вряд ли смогут стимулировать внутренний спрос в такой степени, чтобы компенсировать потери на азиатских рынках.

Стоит ли опасаться последствий перенакопления?

По мнению журнала Business Week, "дефляция в 90-е годы – белое пятно на карте". Если в 30-е годы она подорвала доходы и занятость, опустошила сбережения, то в текущем десятилетии привела к высокому экономическому росту и повышению реальной заработной платы по мере того, как компании высокой технологии снижали себестоимость, увеличивали производительность и количество единиц проданной продукции, компенсируя снижение цен. Вопрос состоит в том, считает Business Week, настанет ли момент, когда рост производительности и сбыта продукции в натуральном выражении не сможет более опережать падение цен, что приведет к спирали дефляции¹.

Иной позиции придерживается журнал Economist, сторонник обычных взглядов неоклассической теории: "Дефляция, когда она происходит, демонстрирует не изъяны капитализма, а некомпетентность центральных банков и правительств"².

Я бы не хотел защищать капиталистическое государство или его центральные банки, но объективные условия их деятельности и стоящие перед ними задачи заставляют предпринимать шаги, которые могут не нравиться адвокатам свободного рынка. Естественное функционирование капиталистической системы порождает и всегда порождало спекулятивное раздувание конъюнктуры. Центральные банки оказываются в ситуации, когда они в целях достижения экономического роста вынуждены создавать условия, последствиями которых являются перепроизводство, а затем рецессия или депрессия. Такие финансовые подъемы и падения – эндогенное свойство системы. Доверие к стабильности нерегулируемых рынков – в этом состоит суть проблемы, а не ее решение.

Стратегия правящего класса

Стратегия оказания помощи пострадавшим от финансового кризиса странам Юго-Восточной и Восточной Азии и условия, на которых она предоставляется, подвергаются критике с разных сторон. Сторонники свободного рынка, как и многие члены Конгресса США, критиковали Администрацию Клинтона, поскольку считали, что при отсутствии таких спасательных мер открылись бы более широкие рыночные возможности. Как известно,существует проблема так называемого психологического риска. Принятие мер, страхующих против возможных убытков, ведет к взятию на себя большего риска и росту расходов на возмещение кредитных потерь, так как обычная осмотрительность ослабляется, если известно, что при плохом ходе дел можно рассчитывать на поручительство МВФ и США.

В узком смысле эта точка зрения может быть и правильна. Скорее всего при отсутствии уверенности в безусловном спасении кредиты не были бы столь рискованными, доля заемных средств столь экстремально высокой, а спекуляции столь головокружительными. Однако примеры из прошлого свидетельствуют, что при отсутствии такой помощи наступали дутые подъемы еще большего масштаба. Кроме того, возникает вопрос: если бы восточноазиатская финансовая система в случае неприятия мер спасительного поручительства потерпела крах, распространилась бы болезнь на банки Японии и стран Запада, вызвав депрессию во всем мире? Некоторые аналитики считают, что этого бы не случилось, однако оправдана ли подобная уверенность? Если же меры безопасности в той или иной форме необходимо расширить, то кого следует защищать и каковы должны быть масштабы этой защиты?

Обычная стратегия МВФ в периоды банковских кризисов состоит в гарантировании инвесторам мощной поддержки и убеждении их в ее достаточности. Это должно дать им уверенность в том, что вложенные деньги не пропадут, и прекратить поспешное изъятие капиталов (поскольку МВФ и США готовы применить соответствующие гарантийные фонды). Инвесторы, убежденные масштабами операции, перестанут паниковать, и в экономику страны-должника вернется порядок.

В ответ на предоставленную передышку должник соглашается на структурную перестройку, которая обеспечит выплату долга. Если все идет хорошо, гарантийные меры заканчиваются, не потребовав от налогоплательщиков ни одного пенни. Вся перестройка полностью ложится на страну-должника, ввергающую себя в режим строгой экономии. Такова теория.

Говорят, что в Мексике в 1995 г. она подтвердилась, страна быстро выплатила заемные средства и вся операция была расценена как победа. Остались, однако, две проблемы. Первая -  стремительное падение уровня жизни широких масс населения (она встает для правящего класса в случае, если становится политически неуправляемой). Вторая – установление прецедента, продолжение безоглядной выдачи кредитов странам, находящимся в подобном положении, так как подразумевается, что в случае необходимости им также будет гарантирована поддержка. Этот психологический феномен наблюдался и в отношении стран Юго-Восточной и Восточной Азии, которым продолжали предоставляться кредиты уже после того, как кризис вполне проявился.

Однако понимать это психологическое явление значит видеть лишь часть картины.

Международный капитал рассчитывает на то, что азиатский кризис задолженности приведет к продаже корпоративных активов по "пожарным" ценам и переходу контроля над банками и промышленными корпорациями этого региона в руки иностранного капитала, как это случилось в Латинской Америке благодаря использованию соответствующих способов разрешения кризиса. В эпоху значительной концентрации и централизации в глобальном масштабе корпорации стремятся к внутринациональным и международным слияниям с целью формирования международных гигантов (подобно тому, как это делали американские промышленники в конце прошлого века) и захвата контроля над ними. Но если подобная концентрация, видимо, вопрос предрешенный, то контроль над новыми гигантами таковым не является.

Международный капитал хотел бы видеть такое "разрешение" азиатского кризиса, которое заставило бы местных капиталистов уступить ему собственность и контроль над ней в качестве условия любого спасения. Избыточность мощностей, означающая кризис для заемщика, может быть шансом для кредитора. Усиление контроля транснационального капитала с помощью механизма принудительного урегулирования кризисов задолженности представляет важнейшую черту современного капитализма.

Первая часть стратегии состоит в поддержке международных банков с помощью огромных кредитов, оплачиваемых за счет введения в странах-должниках режима строгой экономии. Это приводит к катастрофическому уровню безработицы и падению заработной платы. Девальвация удорожает импорт и снижает уровень жизни на стороне потребления. В Мексике после "успешных" мер 1995 г. средняя заработная плата рабочих упала на 30% по сравнению с "потерянным десятилетием" 80-х годов, от которого рядовые мексиканцы так и не оправились. Однако проблема социальной цены структурных реформ не интересует банкиров и сознательно игнорируется международными организациями, защищающими их интересы.

Вторая часть стратегии связана с присвоением местных активов иностранными инвесторами. Планы спасения имеют ярко выраженный перераспределительный аспект, форсируя открытие рынков стран-должников и распродажу компаний, оказавшихся неплатежеспособными в результате финансового кризиса. Американский капитал усиливает свое влияние в зависимой экономике. Этот аспект обычной стратегии выхода из цикла задолженности может быть назван финансовым империализмом.

Касаясь обвинений в адрес МВФ в том, что он является орудием американской внешней политики, журнал Economist отмечал, что "меры, подобные навязанным Южной Корее, особенно в области предоставления возможности действовать иностранным банкам, всегда занимают важное место в проводимых США двусторонних переговорах"³.

Действительно, многие шаги, с которыми Южная Корея была вынуждена согласиться, трудно связать с программой финансового спасения.

Цель МВФ здесь (как и в Латинской Америке) – защита банков и превращение частной задолженности в государственный долг. Его главным условием по-прежнему является введение режима строгой экономии, ведущего к увеличению безработицы и снижению покупательной способности населения.

Южнокорейский фондовый рынок упал более чем на 40%, а местная валюта потеряла более половины своей стоимости по отношению к доллару. Стоимость активов страны, выраженная в долларах, снизилась за год более чем на 2/3. Индивидуальные западные инвесторы и ведущие ТНК находятся в поисках выгодных покупок. В процессе переговоров с США и МВФ Южная Корея под давлением финансового кризиса была вынуждена согласиться на предоставление иностранным инвесторам контроля над своими компаниями и банками, чему она ранее стойко противилась. В настоящее время "Форд" и его дочерняя фирма "Мазда", владеющая 17% капитала обанкротившейся "Киа моторс", намерены захватить полный контроль над этой компанией и ожидают того момента, когда правительство Южной Кореи внесет поправки в законодательство о труде, облегчающие иностранным владельцам увольнение рабочих, а также возьмет на себя значительную часть огромной задолженности компании. Аналогичным образом американские банки "Ситибэнк" и "Чейз", прежде чем взять под контроль южнокорейские банки, требуют от правительства, чтобы оно приняло на себя львиную долю обязательств по выданным ими безнадежным ссудам.

Есть, однако, и более глубокий аспект этих явлений. Сама модель государственного стимулирования экономического развития, приведшая к очень высоким темпам роста, сохранявшимся в течение длительного времени, связана с интенсивным использованием заемных средств. Дешевый капитал направлялся крупнейшим концернам, что давало им возможность быстрого роста и инвестирования, невозможных в рамках западной банковской системы. Южнокорейские компании перенасытили себя заемными средствами. Снижение их доли потребует резкого сокращения масштабов производства, что вызовет высокий уровень безработицы и глубокий спад.

В долгосрочном аспекте реструктуризация экономики, вероятно, позволит Южной Корее возобновить рост на финансовой основе западного образца, но этот переход может непредсказуемым образом потрясти общество до основания, а экономические пертурбации будут иметь значительно более широкие последствия.

Подобные усилия по реструктуризации финансовой системы Японии могут иметь сходные результаты – серьезную рецессию и безработицу, а если учитывать значимость японской экономики – то и угрозу глобальной депрессии. Мы плывем в неизвестных водах, и наивная вера в магию рынка подвергает мировое хозяйство большому риску.

Финансовый империализм выдвигает на первый план классовое противоречие, заложенное в кредитных отношениях, использует задолженность для принудительного перераспределения богатства и власти, порабощения труда капиталом. Общественные протесты, в том числе против политики МВФ и Всемирного банка, свидетельствуют о растущей озабоченности в связи с тем, что капитал создает правила рыночной игры в целях классового господства.

Азиатский кризис еще раз высветил издержки системы, в которой финансовый империализм ставит общество перед жестким выбором и предлагает решения, усиливающие страдания масс и ведущие к продолжению кризиса за счет перераспределения богатства и власти в пользу высших слоев общества.

Эксперты действительно правы. В рамках системы альтернативы может не быть. Должны быть найдены решения, не предполагающие увековечения несправедливых институциональных структур капитализма. Сегодня, в 150-ю годовщину "Коммунистического манифеста", такой вывод встречает большее понимание, чем на протяжении длительного периода времени в прошлом.

¹Business week. – 1997. – October 13. – P. 138.
²The Economist. – 1997. – November 15. – P. 15.
³The Economist. – 1997. – December 13. – P. 65-66.