Кризис глобализации

ДЖЕЙМС К. ГЭЛБРЕЙТ
профессор Школы государственного управления
имени Линдона Б. Джонсона при Техасском университете
(г. Остин, США)

• Неолиберальный эксперимент в мировой экономике потерпел провал
• Длительные периоды успешного развития характерны для стран
с сильным правительством, смешанной экономикой и слабо развитым рынком капитала
• Необходимо сменить принцип “доверия инвестору”, на политику, нацеленную на экономический рост

Доктрина, известная под названием “Вашингтонский консенсус”, была по своему характеру неким символом веры глобализации. В ней отразилась уверенность в том, что рынки действуют эффективно, что отсутствует потребность в их управлении со стороны государства, что между бедными и богатыми не существует конфликтных интересов, что дела идут наилучшим образом, если в них не вмешиваться. Согласно этой доктрине приватизация и дерегулирование, а также открытый характер рынков капитала содействуют экономическому развитию, правительство должно добиваться сбалансированного бюджета, бороться с инфляцией и стараться ничего другого не предпринимать.

Крах идей “Вашингтонского консенсуса”

На самом же деле верно то, что бедные, т.е. подавляющая часть населения большинства стран мира, должны ежедневно питаться. Хорошей будет та политика, которая гарантирует, что они смогут это делать, при этом постоянно должно обеспечиваться улучшение рациона питания, жилищных условий, системы здравоохранения, других материальных условий жизни. Плоха та политика, которая прямо или косвенно провоцирует нестабильность, создает проблему с потреблением продуктов питания по соображениям эффективности или либерализма либо даже свободы.

Стремление к конкуренции, дерегулированию, приватизации и открытым рынкам капитала в действительности подорвало экономические перспективы многих миллионов беднейших людей в мире. Так что такая политика — просто наивная и неправомерная кампания. Она по-настоящему угрожает безопасности и стабильности в мире, поскольку подрывает основы обеспечения самих себя хлебом насущным. Наибольшая опасность в этом плане сейчас наблюдается в России, которая дает катастрофический пример провала доктрины свободного рынка. Серьезная угроза нависла также над странами Азии и Латинской Америки.

Короче говоря, налицо кризис “Вашингтонского консенсуса”, и он очевиден для всех. Но не все готовы это признать. Поскольку скверная политика порождает неуспех, ее приверженцы разработали механизмы защиты. Соответственно каждый неблагоприятный пример применения подобной политики рассматривается как исключение, достойное сожаления¹. Сначала “исключением” была Мексика – там произошло народное восстание в провинции Чьяпас. Далее “исключениями” стали Южная Корея, Таиланд, Индонезия, где обнаружились коррупция и капитализм кланового типа. Но все это стало явным после того, как разразился кризис. А затем возник “исключительный” случай в лице России. Нам говорят, что здесь преступность порождена разложением советского коммунистического “трупа” и что именно она перечеркивает эффективность свободного рынка и его стимулы.

Однако если исключения количественно превосходят подтверждающие что-либо примеры, то сформулированные основополагающие правила ставятся под сомнение. Куда делись нескончаемые истории об успехах либерализации, приватизации, дерегулирования, о стабильных деньгах и сбалансированных бюджетах? Где возникли новые рынки и развивающиеся страны вошли в фазу бурного развития, где страны с переходной экономикой, действительно завершившие период успешного перехода? Если внимательно присмотреться, таких примеров не существует.

Во всех исключениях, будь то Россия, Южная Корея, Мексика, а также Бразилия, государственные программы развития включали либерализацию, приватизацию, дерегулирование. Но затем приток капитала приводил к завышению валютного курса, удешевлению импорта и неконкурентоспособности экспорта. После того как нереалистичность данных ранее обещаний “трансформации” стала очевидной, настроение инвесторов ухудшилось. Началось их “бегство в качественную экономику”, обычно сопровождающееся стремлением повысить процентные ставки в “высококачественных” странах, особенно в США в 1994 г. и в начале 1997 г. Очень слабое колебание процентной ставки в США в марте 1997 г. ускорило отток капиталов из стран Азии, что привело к возникновению таиландского кризиса.

Пример России особенно печален и драматичен. В 1917 г. большевистская революция пообещала уставшему от войны русскому народу освобождение от угнетения и спасение. Понадобилось 70 лет, чтобы забыть основной урок, извлеченный из этого опыта, который состоит в том, что не бывает простых, неожиданных, чудесных превращений. В 1992 г. приверженцы шоковой терапии, по существу, встали на большевистский путь, воспользовались подобными средствами пренебрегая разумными основами, существовавшими в большой части российского политического порядка. В этом же состояло истинное значение акта насилия осенью 1993 г., который мы на Западе, к нашему стыду, стерпели ради продвижения “экономических реформ”.

Приватизация и дерегулирование в России не способствовали формированию эффективно действующих конкурентных рынков, а вместо этого создали крупных частных монополистов, олигархов и мафиози, контролирующих конкурирующие между собой промышленные “империи” и средства массовой информации. Эти “империи” спонсировали собственные банки, которые скорее являлись не банками, а спекулятивными пулами, не выполнявшими ни одной из основных функций коммерческих банков.

Между тем государство придерживалось жесткой политики сокращения расходов, в результате чего не выплачивалась даже начисленная должным образом заработная плата и пенсии. Это то же самое, если бы ввиду бюджетного дефицита правительство США отказалось оплатить чеки, циркулирующие в системе социального обеспечения! Частный сектор буквально лишился денег. Перестала действовать система платежей; невозможно было собирать налоги, потому что нечего было собирать. Государство финансировало само себя через пирамидальную схему накопления краткосрочных долгов (рынок ГКО), которая 17 августа 1998 г. рухнула, как должна обвалиться всякая пирамида. Это стало концом радикализма в духе свободного рынка. И тем не менее согласно “Вашингтонскому консенсусу” Россия должна придерживаться курса на “экономические реформы”.

В странах Азии в 90-е годы устойчивый рост промышленного производства сменился активной политикой роста, опирающейся в основном на спекуляции с недвижимостью и строительство коммерческих офисов. В Бангкоке, Джакарте, Гонконге и Куала-Лумпуре появилось гораздо больше офисных небоскребов, чем их можно было разумно использовать. Эти громады остаются пустыми и предлагаются к эксплуатации, оставаясь таким образом неким наркотиком на рынке, мешающим новому строительству. Оживление после взрыва подобных “мыльных пузырей” – процесс медленный. В Техасе в середине 80-х годов он растянулся более чем на пять лет.

В отношении Бразилии в начале осени 1998 г. говорилось, что МВФ восстановит доверие и поддержит на плаву бразильский реал. Но после этого произошла девальвация реала, и обозначился глубокий экономический спад. В данном случае проблема заключается не в самой Бразилии, и ее нельзя разрешить какими бы то ни было действиями одной этой страны. Проблема скорее коренится в международных рынках капитала. Инвесторы, испытавшие на себе риск потенциальных убытков в странах Азии и потерпевшие убытки в России, вынуждены сократить размеры своего кредитования других крупных заемщиков вне зависимости от условий в этих странах. Именно с таким императивом сейчас сталкивается Бразилия.

Существуют ли альтернативы?

Мрачная картина, которую я нарисовал, неоднородна. Длительные периоды успешного развития в мире в течение последних 50 лет характерны для стран с сильными правительствами, смешанной экономической структурой и слабо развитыми рынками капитала – в частности, для стран Европы и Японии после второй мировой войны, Южной Кореи и Тайваня в 80-е и 90-е годы, Китая после 1979 г. В наше время именно эти государства являются примерами глобального экономического развития, а вовсе не страны со свободным рынком, такие, как Аргентина начиная с середины 70-х годов, Мексика после 1986 г., Филиппины или Боливия.

Если, например, внимательно рассмотреть ситуацию в Южной Корее, то можно обнаружить, что длительный период экономического развития приходится на время репрессивного отношения здесь к капитализму кланового типа. После 1975 г. корейское правительство, учтя опыт Южного Вьетнама, сделало выводы относительно степени вовлеченности США во внутренние дела страны и начало осуществлять программу развития тяжелой и химической промышленности, предполагавшей освоение технологий двойного назначения (например, первой крупной продукцией компании “Хундаи хеви индастриз” стали технические образцы, копировавшие танк М-60).

Политика индустриализации в Южной Корее в статическом плане не отвечала критерию эффективности. Практиковавшиеся действия не были бы возможны ни на каком свободном рынке. Основные “игроки” в корейской экономике (государство, банки, конгломераты, известные под названием “чеболи”) были нацелены на достижение конкретных целей, связанных с индустриализацией. Игнорировались требования рабочих, в том числе о повышении заработной платы. Первые попытки найти рынки сбыта отнюдь не сопровождались полным успехом. В частности, отсутствовал широкий спрос на производимые танки, и компания “Хундаи” решила вместо них выпускать легковые автомобили.

И все же, оценивая действенность корейской модели, можно ли утверждать, что страна сегодня была бы богаче, если бы ничего не предприняла в 1975 г.? Был бы создан более многочисленный средний класс или достигнут более высокий уровень демократии?

Верно, что Корея испытала на себе первые суровые удары азиатского финансового кризиса. Но почему? К 1997 г. промышленная политика осталась в далеком прошлом. В 1992 г. дерегулирование распространилось на корейские банки. После этого они начали диверсифицировать свою деятельность, поддерживая крупные проекты расширения и диверсификации промышленного производства “чеболей” (например, проект компании “Самсунг” по выпуску автомобилей) и предоставляя кредиты таким странам, как Индонезия, где корейские банки скупали ценные бумаги явно по рекомендации своих американских партнеров. Крах, обрушившийся на Индонезию, по этим финансовым каналам распространился и на Корею. Это был не кризис капитализма кланового типа, а кризис банковского сектора кланового типа – дерегулированного и глобализированного.

Можно привести еще немало примеров успешного развития в условиях несовершенного рынка, но остановимся лишь на одном из них – Китае².

Китай – страна с 50-летней традицией однопартийного управления. Из этого периода 30 лет сопровождались строгой регламентацией, идеологизацией и экономическими неудачами. В определенный момент наступил абсолютно неизбежный и катастрофический голод, от которого погибли 20 или 30 млн человек. В первые годы “культурной революции” суточный рацион в деревне составлял фунт риса на человека.

После 1979 г. в Китае стали осуществляться реформы, изменившие облик страны. Они начались с широких преобразований в сельском хозяйстве, которые спустя пять лет положили конец дефициту продуктов питания. Затем политика поощрения долгосрочных прямых инвестиций, способствовавшая созданию поселковых и сельских, совместных и частных предприятий, привела к повсеместному долговременному подъему благосостояния людей. За 20 лет средний уровень жизни населения повысился более чем в 4 раза. Этот рост стал столь динамичным, что многие ощущают улучшение своего материального положения ежемесячно.

Пример Китая демонстрирует огромный потенциал эффективности устойчивой политики развития, такой, которая в качестве приоритета выдвигает постоянное и долговременное улучшение ситуации. (В отличие от России Китай только раз допустил ошибку, предприняв попытку “большого скачка”.) Власть здесь никогда не шла на либерализацию финансовых рынков и не позволяла извлекать из них выгоду, опасаясь, что такие акции могут оказаться фатальным соблазном, способным вызвать цикл подъема и спада, который бедная страна долго не выдержит.

Сегодняшний Китай нельзя отнести к странам с развитой демократией. Но нужно признать, что китайское правительство удовлетворяет основные потребности населения, в частности в продуктах питания и жилье, и что альтернативный режим, который не делал бы этого, не смог бы также поддерживать в стране внутренний мир, демократию или соблюдать права человека.

Как США могут способствовать преодолению кризиса

Начать надо с того, что мы должны признать: финансовая глобализация превращает Федеральную резервную систему США в центральный банк большинства развивающихся стран. Снижение процентных ставок осенью 1998 г. оказало существенное стабилизирующее воздействие на глобальные рынки. Но этот эффект имеет временный характер, так как влияние Федеральной резервной системы все же ограничено. После первого снижения процентных ставок, вероятно, требуется второе. Надо, однако, помнить, что когда исчерпывается краткосрочная политика, наступает очередь долгосрочной.

Кроме того, есть фискальная политика. Если для Японии пойти на дефицит в преодолении глобального спада является прекрасной идеей, то правильно ли поступят США допуская положительное сальдо, которое в большой мере компенсирует дефицит Японии? Вряд ли. США следует открыто развивать собственную экономику.

Далее возникает вопрос о том, что мы проповедуем миру и какую политику поддерживаем сами. Если хороша идея, что правительство США укрепляется вместе с развитием нашей экономики, то она должна относиться и к правительствам других стран, которые будут укрепляться по мере развития своих экономик. Политика глобального развития должна быть направлена на усиление этих возможностей, а не на их снижение.

Любая успешно функционирующая рыночная экономика имеет ядро в виде государственных, региональных и муниципальных предприятий и распределительных каналов для удовлетворения базовых потребностей и потребностей населения с низким уровнем дохода в продуктах питания. Такие системы стабилизируют рыночные институты, которые лучше действуют ориентируясь на людей с более высокими доходами. Составляя ответственную по своему характеру альтернативу, они помогают предотвращать криминальную монополизацию важнейших распределительных сетей. В рамках международного содействия необходимо стараться укреплять эти государственные организации там, где они существуют, и создавать их там, где они отсутствуют. Следует поддерживать, а не противодействовать усилиям в этом направлении, предпринимаемым сейчас в России.

Таким образом, налицо очевидный конфликт между политикой, нацеленной на достижение экономического роста, и той, что ратует за “доверие инвестору”. Инвесторы предпочитают получать отдачу в короткие сроки. Но в условиях подобного конфликта неразумно ставить “доверие инвестору” выше стремления к развитию. Сильные суверенные правительства обладают суверенным правом регулировать потоки капиталов и деятельность банков, действующих в их странах, равно как любой народ имеет право контролировать движение людей через свои национальные границы и упорядочивать их деятельность на территории своей страны. Необходимо ввести “налог Тобина”³, причем не только для того, чтобы снизить уровень спекулятивной деятельности в США, но и чтобы показать, что мы одобряем применение такого подхода другими странами, для которых могут быть приемлемы разные механизмы контроля, отвечающие конкретным условиям.

Помимо этого настало время ввести в мировую финансовую практику серьезные изменения, нацеленные на восстановление стабильности и укрепление функций национальных правительств по регулированию и планированию. МВФ нуждается в новом руководстве, не связанном с догмами недавнего прошлого. Вместе с тем МВФ – слишком малая организация, имеющая весьма слабое влияние, чтобы быть полезной различным странам в выработке и реализации эффективных схем национального развития. Необходимо создание подобных региональных финансовых институтов, как это предложил применительно к Азии министр финансов Японии Эйсуке Сакакибара, а США следовало бы отказаться от противодействия этой идее.

***

Подводя итог сказанному, следует подчеркнуть, что мы должны отказаться от иллюзий. Неолиберальный эксперимент потерпел провал главным образом потому, что несет в себе системный порок. Необходимо отойти от наивного взгляда на неуправляемый мировой порядок. Нужны серьезные перемены, и потребность в этом велика, а времени остается мало. США следует окончательно завершить рейгановскую эпоху. Мы должны вернуться к политике развития на благо людей, потребности которых в конечном счете имеют первейшее значение. Именно миллионов тех людей в бедных странах, кто занят тяжелым трудом и нуждается в каждодневной пище.

¹Я обязан Айлин Грейбел за то, что она выдвинула идею такой аргументации.
²С 1994 по 1997 г. я работал в качестве главного советника по проектированию макроэкономических реформ в Госплане КНР – ведущей организации, которая определяет экономическую политику китайского правительства.
³Лауреат Нобелевской премии по экономике Джеймс Тобин предложил ввести специальный налог, которым должны облагаться спекулятивные финансовые операции на мировых рынках. ( Примеч. пер.)