Глобализация экономики

Глобальная экономика: кто у руля?

ДЖЕЙМС ТОБИН
профессор Йельского университета,
лауреат Нобелевской премии по экономике
(США)

• Процесс глобализации мирового хозяйства далеко не завершен
• У руля глобальной экономики не стоит никто

Глобализационные тенденции мировой экономики ассоциируются с революционными изменениями в электронике, компьютерной технике и связи. Отношение к глобализации неоднозначно. В США многие связывают ее с вторжением в страну импорта и иностранной рабочей силы, что несет угрозу занятости и заработной плате. Хотя сейчас импорт составляет пока еще всего 13% ВВП, он имеет тенденцию к расширению (5% ВВП в 1959 г., 6% в 1972 г., 10% в 1985 г.). Из-за роста заработной платы США потеряли конкурентные преимущества в ряде отраслей, включая швейную промышленность, производство бытовой электроники, мотоциклов, судостроение.

Свобода торговли стала целью внешней политики США во времена президентства Ф.Рузвельта, когда начали проводиться переговоры по поводу заключения соглашений о взаимной торговле. Сторонниками свободной торговли тогда были демократы, а сторонниками протекционизма – республиканцы. Именно они добились принятия в 1930 г. знаменитого тарифа Смута-Хоули. Сегодня роли этих партий в какой-то мере поменялись и Б.Клинтон, чтобы продолжать политику Рузвельта-Хэлла, вынужден опираться на голоса республиканцев (однако в 1997 г. их оказалось недостаточно).

На протяжении многих лет успех переговоров зависел от готовности сторон распространить любое снижение тарифов, согласованное в двустороннем порядке, на все государства. В этом случае каждая страна получала бы преимущества, предоставляемые в рамках статуса "наибольшего благоприятствования"¹.

Региональные соглашения о свободе торговли являются нарушением принципа "наибольшего благоприятствования" в торговле между странами, установленного условиями Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), а в настоящее время его преемником – Всемирной торговой организацией (ВТО). Это относится, прежде всего, к Общему рынку, созданному в Западной Европе в 50-х годах, который поддерживался США по политическим мотивам. Североамериканская ассоциация свободной торговли (НАФТА) также является дискриминирующей организацией по отношению к странам, не входящим в данный регион. Б.Клинтон планирует расширить ассоциацию до рамок всего Западного полушария, превратив ее в Американскую ассоциацию свободной торговли (АФТА). Изменив приверженности мировой свободе торговли, воплощенной в ВТО, Б.Клинтон выступает теперь за регионализацию, а не за глобализацию. По этой причине некоторые экономисты-фритрейдеры относятся отрицательно к данной инициативе.

Проблема в том, могут ли расширение торговли и ее либерализация в рамках региона оправдать лишение других стран таких преимуществ. На практике речь идет о фактическом навязывании условий соглашений, содержащих элемент дискриминации. Так, импорт в США автомобилей, собираемых в Мексике, но содержащих значительную часть японских деталей, встретит определенные препятствия и будет осуществляться в худших условиях по сравнению с импортом мексиканских товаров. Подобная ситуация могла бы быть преодолена в результате твердой приверженности режиму "наибольшего благоприятствования".

Процесс глобализации наиболее быстро протекает в финансовой сфере, где последствия электронной революции ощущаются сильнее, чем в торговле. Объем международных финансовых операций огромен, составляя 1,5 трлн долл. в день. Поток нетто инвестиций за послевоенный период увеличился, но существенно не превысил рост мировой торговли и производства.

В США собственники и лица, контролирующие портфели активов, все еще проявляют сдержанность к инвестированию за рубежом. Доля зарубежных активов в общем объеме активов, находящихся в собственности американцев, в 1950 г. составляла 2%, а к 1990 г. увеличилась всего до 4%. Что касается акционерного капитала, то аналогичный показатель повысился соответственно с 1 до 3%, а по прямым инвестициям – с 4 до 7%. Доля же иностранной собственности в американских активах несколько больше и темпы ее роста быстрее. Столь невысокие показатели международного переплетения капиталов вызывают удивление, поскольку владение зарубежными активами дает возможность диверсификации рисков.

Барьеры на пути движения капиталов снижены как в развитых, так и развивающихся странах. Легче стало осуществлять финансовые операции на иностранных рынках. В этом заключается эффект глобализации для Уолл- Стрита и лондонского Сити. Воистину солнце никогда не заходит над мировыми финансовыми рынками.

Результатом таких процессов явилось сглаживание дифференциации процентных ставок (с учетом риска) на финансовых рынках отдельных стран. Вместе с тем вероятность сохранения различий в их кредитно-денежной политике и уровнях процентных ставок полностью не устранена. Циклы деловой активности национальных экономик еще далеки от четкой синхронизации.

Рынки труда глобализованы в значительно меньшей степени. Даже в рамках Евросоюза, где граждане входящих в него стран имеют право получить работу в любой из них, мобильность рабочей силы значительно меньше по сравнению с американскими штатами. В мире вообще существуют строгие ограничения иммиграции. США в этом отношении были наиболее либеральным государством среди развитых стран, но и они встали сегодня на путь отбора, стремясь закрыть двери перед иностранцами. Экономисты знают, что в определенном смысле оборот товаров косвенно выражает мобильность труда, но процесс протекает слабо и медленно.

Экономика США: у штурвала Алан Гринспен

На фоне не очень обнадеживающих перспектив мировой экономики ситуация в США выглядит благоприятной. В этом немалая заслуга председателя Федеральной резервной системы (ФРС) Алана Гринспена.

Успех состоит в устойчивом сочетании низкой инфляции с низкой безработицей. Еще в 1995 г. представители ФРС, как и большинство экономистов, считали это невозможным. Многие и сейчас сомневаются в том, что подобный макроэкономический "рай" может продолжаться длительное время. Уровень безработицы в конце 1997 г. был на полтора пункта ниже 6%-ного уровня, считавшегося совместимым с инфляционной стабильностью. Такое снижение безработицы эквивалентно дополнительным 150-225 млрд долл. ВВП в год (что составляет 2-3%). Будучи прагматиком, А.Гринспен дал возможность экономике снижать безработицу в условиях отсутствия признаков ускорения роста цен, отвергнув советы осуществить предупредительные меры против инфляции.

В отличие от центральных банков ряда других развитых стран (шести государств большой семерки) ФРС, проводя кредитно-денежную политику, рассматривала безработицу и производство, с одной стороны, цены и инфляцию – с другой. В Европе, Японии, а также Канаде господствует доктрина, согласно которой кредитно-денежная политика связывается исключительно с ценами и инфляцией. И в США раздаются голоса, призывающие к такой практике, в том числе среди экономистов, членов Конгресса, руководителей ФРС. Многие выступают за обязательную стабильность цен и нулевую инфляцию.

Для А.Гринспена подобная точка зрения была бы нелогичной, поскольку он твердо убежден, что статистические индексы цен переоценивают инфляцию по меньшей мере на один процентный пункт. Что касается текущей кредитно-денежной политики, то здесь важно понимать, что снижение инфляции на 2-3 процентных пункта до нулевой отметки чревато такими потерями в занятости и объеме производства, которые значительно перевесят ожидаемые социальные выгоды. Пятнадцать лет назад тогдашний председатель ФРС Пол Волкер по существу декларировал 5%-ную инфляцию как фактически нулевую.

Макроэкономический успех США не означает отсутствия серьезных проблем в национальном хозяйстве. Среди них – возросшее неравенство доходов, сохранение нищеты, недостатки в системе здравоохранения, проблемы финансирования пенсионного обеспечения и медицинского обслуживания поколения, родившегося в период демографического взрыва.

Большинство этих вопросов решалось бы легче, если бы долгосрочные, устойчивые темпы роста были более высокими. В противоположность широко распространенному ошибочному мнению, макроэкономический успех текущего десятилетия состоит не в том, что устойчивые темпы роста оказались высокими, а в том, что достигнутые уровни реального ВВП  и занятости превысили отметки, считавшиеся достижимыми. После спада 1990- 1991 гг. удалось добиться подъема, более длительного и существенного, чем ожидалось, в течение которого ежегодные темпы роста иногда становились довольно значительными. Однако это не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно экономика должна испытать ограничения со стороны рабочей силы и производственных мощностей. И тогда экономический рост ограничивается естественным приростом численности рабочей силы и увеличением производительности труда, составляя, согласно текущим оценкам, в целом 2,25-2,5% в год.

Многие аналитики раздражены таким анализом. Они хотят, чтобы американская экономика бесконечно развивалась быстрыми темпами. Для ускорения роста выдвигаются различные панацеи. Республиканцы, будучи приверженцами рассмотрения проблемы со стороны предложения, выступают за снижение налогов. Профсоюзы отстаивают протекционистские меры по отношению к импорту. Боб Доул обещает прибавку на целый процентный пункт в случае реализации его предложения о снижении подоходного налога и сулит чудеса, если будет принята поправка к конституции об обязательном сбалансировании бюджета.

Тот аргумент, что сбалансированный или сводимый с превышением доходов над расходами бюджет, независимо от того, будет он закреплен в конституции или нет, может дать ускорение производству на несколько десятилетий, безусловно имеет смысл. Такая мера увеличила бы национальные сбережения и инвестиции. Рост капиталовооруженности труда привел бы к росту его производительности. Вместе тем все это верно, если дополнительные сбережения фактически инвестируются, а не растрачиваются в условиях рецессии и безработицы, а также если бюджетная строгость не приведет к экономии за счет государственных расходов на инфраструктуру, образование, науку, формирование соответствующих или более высоких социальных ценностей. В лучшем случае воздействие дополнительных частных и государственных инвестиций на экономический рост происходит медленно и трудно. Волшебных палочек не существует.

Сейчас много говорят о Новой Эре – идиллическом рае с быстрым ростом производительности и еще более низким уровнем безработицы. Оптимисты Новой Эры считают рост в период подъема 90-х годов устойчивым. Я придерживаюсь более скромной оценки и полагаю, что безопасный с точки зрения инфляции уровень безработицы реально снизился до 5% или еще ниже, возможно даже до 4%, т.е. уровня, провозглашавшегося экономистами президента Кеннеди в 1961 г.

Не исключено, что независимо от политики правительства темпы технологического прогресса будут ускоряться, подчиняясь собственным закономерностям, что в конечном счете принесет плоды в виде роста ВВП на 3-4% в год. Впечатляющий прогресс в области электроники еще не выразился в устойчивых агрегатных показателях роста производительности, возможно, это дело будущего. Не исключено, что данные явления ускользают из-за старых методов измерения.

Что касается экономической ситуации в других развитых странах, то в большинстве из них она крайне неблагоприятна и постоянно ухудшается.

Экономика Японии: без руля

Процент по депозитам составляет в Японии 1%, а доходность долгосрочных государственных облигаций – 1,5-2%. Столь низкие процентные ставки не дают повода для оптимизма, являсь симптомом глубокой и длительной экономической депрессии. Никто не рассчитывает на прибыль, достаточную для того, чтобы служить стимулом для заимствования и инвестирования даже при этих ставках. Ситуация напоминает США в 30-е годы, когда подобные ставки также были симптомом депрессии.

В таких условиях денежно-кредитная политика бессильна, ставки не могут опуститься ниже нуля. Хуже того, ситуация порождает дефляцию, ведя к тому, что высокие ставки процента препятствуют инвестициям. В кейнсианской теории этот феномен известен как "ловушка ликвидности", бывшая излюбленной темой университетских курсов по макроэкономике, но давно забытая как старый курьез. Но вот японцы сделали ее снова актуальной!

Дж.М.Кейнс показал пути решения проблемы: бюджетная политика, основанная на дефицитном финансировании государственных расходов, снижение налогов, общественные работы. Японская же политика имеет противоположную направленность, как в прошлом политика Гувера, да и Рузвельта в начале его правления: речь идет о попытках сбалансирования бюджета, который сама депрессия загоняет в дефицит.

Банк Японии, очевидно, пытается поднять процентные ставки, чтобы приостановить падение иены. Низкие ставки процента заставляют японцев, владеющих капиталом и контролирующих активы, переводить денежные средства в доллары, что способствует девальвации иены и росту активного сальдо торгового баланса Японии, но одновременно вызывает увеличение внешнеторгового дефицита США, что раздражает американское правительство. Однако повышение ставок может лишь продлить и углубить кризис.

Неблагоприятные макроэкономические показатели Японии во многом предопределили валютно-финансовый кризис в Юго-Восточной Азии. Национальные валюты государств региона были привязаны к доллару и валютные курсы оказались завышенными, когда иена упала по отношению к доллару. Слабость японской экономики явилась, таким образом, причиной удара по экспорту этих стран, лишив их одновременно крупнейшего рынка сбыта.

Европа: правит “невидимая рука”

Острейшей экономической проблемой в Западной Европе является высокий уровень безработицы. Это бедствие сопоставимо с безработицей в период Великой депрессии, хотя и не несет человеческую трагедию таких же масштабов, поскольку сегодняшняя Европа достаточно богата, чтобы “откупаться” от хронических безработных высокими социальными пособиями. Официальным "оправданием" безработицы служит возложение вины на государственные социальные программы и на другие институты государства всеобщего благосостояния, повышающие затраты и снижающие маневренность работодателей.

Говорят, что европейская безработица носит структурный, а не циклический или "кейнсианский" характер, т.е. отрицается ее связь с низким уровнем спроса на производимые товары и услуги, влияние на нее денежно-кредитной и бюджетной политики, направленной на увеличение спроса. С ортодоксальной точки зрения любые попытки сократить безработицу путем стимулирования спроса обречены на неудачу и вместо этого дадут толчок инфляции. Такой диагноз, данный в 1989 г. при уровне безработицы в 6-8%, остался неизменным, когда он достиг 11-13%. Не было попытки применить кейнсианские рецепты, во всяком случае на согласованной общеевропейской основе. Из факта, что высокая безработица не вызвала галопирующего снижения заработной платы, делается вывод о непригодности этих рецептов.

Те самые институты государства всеобщего благосостояния, которые сегодня вызывают раздражение, до середины 70-х годов служили предметом гордости стран континентальной Европы, когда показатели безработицы и инфляции были ниже, чем по другую сторону Атлантического океана. После двух спадов, последовавших за нефтяными кризисами 70-х годов, США приняли на вооружение денежно-кредитную и бюджетную политику, направленную на подъем экономики, а европейцы сознательно не сделали этого. С тех пор институты государства всеобщего благосостояния в Западной Европе не только не окрепли, но стали слабее.

Какими бы ни были диагноз безработицы и желаемый баланс между дальнейшими структурными реформами и кейнсианским стимулированием спроса, реальные пути решения проблемы, безусловно, существуют. Однако правительства европейских стран в целом принимают сложившуюся ситуацию. Поучительное исключение представляет Великобритания. Не войдя в Европейскую валютную систему в 1992 г., она избавила свою денежно-кредитную политику, валютный курс и ставку процента от подчинения Бундесбанку и успешно развивалась, сократив уровень безработицы до 6%. Реформы М.Тэтчер, видимо, нейтрализовали ряд структурных проблем, беспокоящих страны континентальной Европы.

Маастрихтский договор наметил введение единой европейской валюты – евро – на январь 1999 г. Соблюсти данный срок будет непросто. Однако, судя по всему, это достижимая задача, по крайней мере для большинства членов Евросоюза, включая его ядро – Германию, Францию, Италию, а также страны Бенилюкса и, возможно, Великобританию.

Маастрихтские критерии для вступления в Европейский экономический и валютный союз отражают экономическую философию правительств и центральных банков стран ЕС. Темп инфляции по сравнению со страной, имеющей наилучший показатель, может быть выше не более чем на один процентный пункт. Государственный долг не должен превышать 60% ВВП, а бюджетный дефицит – 3%. Бюджетные ограничения сохранятся при новой системе под угрозой штрафа в 0,5%, уплачиваемого Европейскому валютному институту, т.е. центральному банку ЕС.

Сильное влияние в Европе Бундесбанка вызвало к жизни экстремальную версию теории А.Смита, согласно которой капиталистическая рыночная экономика работает хорошо, если правительство остается в стороне, балансирует доходы и расходы госбюджета и нацеливает денежно-кредитную политику исключительно на поддержание стабильности цен. Рыночная система в этом случае генерирует объемы производства и занятости, соответствующие сложившимся условиям рынка труда и социальных программ с учетом систем налогообложения и регулирования деловой активности. В рамках Европейской валютной системы валюты участников привязаны к немецкой марке, темпы инфляции и процентные ставки в них по существу зависят от Германии. К таким реалиям должны адаптироваться уровни производства и занятости в каждой из этих стран.

Маастрихтский договор еще больше закрепляет данную систему, исключая, фактически без всякого возмещения, возможность выхода из нее. Если евро занимает место франка, фунта стерлингов или марки, это значит, что Франция, Великобритания и Германия не могут больше повышать или понижать курс своей национальной валюты по отношению к валютам других стран. Таким образом, члены союза лишаются инструментов макроэкономической политики, в том числе валютных курсов, процентных ставок, бюджетной политики. В результате ЕС в целом также не будет располагать макроэкономическими инструментами.

Евросоюз не имеет ничего общего с правительствами стран, имеющих федеративное устройство (таких как США, Канада или Германия), не располагает достаточным бюджетом, чтобы проводить антициклическую бюджетную политику, даже если захотел бы этого. Предположительно, Европейский валютный институт как новый центральный банк Евросоюза мог бы проводить денежно-кредитную политику подобно американской ФРС, но его мандат не предоставляет ему такой возможности.

Кто же в таком случае находится у руля западноевропейской экономики? Возможно, пока это Бундесбанк, которого сменит Европейский валютный институт, но, быть может, это просто "невидимая рука".

Менее развитые страны и государства с переходной экономикой

Та же вера в оптимальность саморегулирующихся механизмов рыночной экономики отличает структуры, которые развитый мир навязывает развивающимся странам и странам с переходной экономикой. Их заставляют балансировать бюджетные доходы и расходы, срезать государственные расходы, приватизировать госпредприятия, открывать финансовые и товарные рынки для иностранных участников, создавать рынки ценных бумаг, обеспечивать конвертируемость валют, ужесточать денежно-кредитную политику. Многие из таких мер представляются полезными.

Однако давление на эти страны в пользу открытости финансовых отношений с остальным миром зачастую является преждевременным. Фондовые биржи можно рассматривать как важнейший институт капитализма, но одно их создание отнюдь не приближает страну к процветающему капиталистическому хозяйству. Экономические институты, имеющие дело с ценными бумагами, возбуждают воображение выпускников бизнес-колледжей, обещая молодой элите быстрое обогащение без создания материальных ценностей для своей страны.

Равным образом требование конвертируемости валюты и свободного движения капиталов в страну и из страны ставит "телегу впереди лошади." После Второй мировой войны западноевропейские страны в течение многих лет осуществляли контроль за движением денежных средств, в некоторых случаях вплоть до 80-х годов. Несмотря на такой контроль, а может быть благодаря ему, они добились подъема в области уровня жизни, международной торговли товарами и услугами, реальных капиталовложений в зарубежную экономику и иностранных инвестиций в собственную.

Опыт Мексики 1994 г. и последующих лет свидетельствует о том, что следование правилам, навязываемым миру министерством финансов США, МВФ и другими кредиторами, не защищает страну от финансовых кризисов, последствия которых длительны и болезненны для миллионов простых граждан. В Мексике осуществлялась строгая бюджетная экономия, проводилась консервативная денежно-кредитная политика, заключались неинфляционные соглашения по заработной плате, однако эти “правильные” меры не спасли ее от глубокой депрессии в течение нескольких лет, стоило мексиканским и американским финансовым кругам начать игру против песо. Мексика совершила ряд ошибок, но отнюдь не преступлений, заслуживающих такого наказания. Спекулянты же, напротив, не пострадали с помощью кредитов США и МВФ. Аналогичная, но еще более серьезная драма разыгралась в Южной Корее.

Финансовые рынки: опасности и реформы

Финансовые рынки, созданные в небольших развивающихся странах, еще слабы, и в этом причина трудностей в противодействии спекулятивным кризисам. Когда толпы спекулянтов бросаются продавать, цены испытывают затяжное падение прежде чем появляются покупатели. Последнее подтверждение тому – события на фондовых и валютных рынках восточноазиатских "тигров". С таким диагнозом согласился даже директор МВФ М.Камдессю в речи, опубликованной в декабрьском (1997 г.) обзоре Фонда. События “черного понедельника” на Уолл-стрите десятилетней давности служат напоминанием, что паника может охватить и солидные рынки. Четкое функционирование рынков зависит от поведения "фундаменталистов", делающих долгосрочные оценки и включающихся в процесс торгов в ожидании выгодных сделок, когда краткосрочные спекулянты создают подобную возможность. В отсутствие таких участников рынки посылают сберегателям, лицам, распоряжающимся портфелями ценных бумаг, руководителям корпораций искаженные сигналы.

Как обеспечить стимулы участникам рынка, намеренным осуществлять долгосрочное владение ценными бумагами, и одновременно дестимулировать участников, стремящихся к краткосрочным операциям в целях быстрой наживы? Один из способов содержится в налоговом законодательстве США и состоит в налогообложении по пониженным ставкам доходов по активам, находящимся в долгосрочном владении (доходы же по активам, удерживаемым до их полной амортизации или до пожертвования в качестве благотворительности, вообще не облагаются налогом.)

Другой способ – введение налога на операции на фондовых рынках, автоматически дающего нужный стимулирующий эффект. Он един на все покупки и продажи независимо от временных параметров и, таким образом, его бремя относительно годовой нормы прибыли на активы значительно меньше по активам, находящимся в долгосрочном владении. Этот налог для фондовых рынков был предложен Дж.М.Кейнсом в его великой книге в 1936 г. Я постоянно предлагал ввести такой налог на операции на валютной бирже начиная с 1971 г. (его часто называют "налогом Тобина"). Цель налога, независимо от того, к операциям с какими валютами он применяется, – уменьшить спекулятивную неустойчивость, а также усилить дифференциацию процентных ставок на финансовых рынках различных стран. Это позволило бы национальным органам, ответственным за денежно-кредитную политику, реагировать на циклические несовпадения в экономической ситуации.

***

Итак, кто же стоит у руля глобальной экономики? Одно время предполагалось, что группа семи ведущих капиталистических стран, их президенты или премьер-министры, поддерживаемые министрами финансов и руководителями центральных банков. Но, очевидно, это не так. Ответ один – никто.

¹Одной из причин противодействия предоставлению Китаю статуса "наибольшего благоприятствования" в торговле послужило, очевидно, непонимание того, что Китай в этом случае не получал каких-либо особых преимуществ для доступа на американский рынок. Это означало лишь, что Китаю предоставлялись те же условия, что и большинству других стран, т.е. к нему переставали применяться высокие тарифы Смута-Хоули.