Новая экономика: миф и реальность

• Термин “новая экономика” выражает реальную технологическую революцию и соответствующие ей изменения в хозяйственном механизме
• Несмотря на ожидания, экономический цикл устранить не удалось
• Экономическая нестабильность возникает не из ошибок управления,
а на основе динамики накопления в условиях классовых противоречий

Понятие “новая экономика” приобрело хождение, соперничая с “глобализацией”. Так, “Экономический доклад Президента США за 2001 г.” начинается словами: “Радикальная трансформация американской экономики за последние восемь лет дала основание многим наблюдателям считать, что мы являемся свидетелями создания новой экономики”. Она рассматривается как состоящая из фирм и отраслей, наиболее тесно связанных с революцией в цифровой технологии и развитием Интернета. Утверждается, что c середины 90-х годов эти революционные технологические изменения распространились и обеспечили повышение производительности, устойчивое ускорение роста экономики, снижение безработицы и инфляции, сглаживание экономического цикла.

Энергичным сторонником идеи новой экономики выступил председатель совета управляющих Федеральной резервной системы Алан Гринспен. Он отмечал, что распространение информационной технологии (ИТ) во всей экономике сделало текущий период столь отличным от предшествующих десятилетий... Одним из результатов повышения темпов инноваций в ИТ послужило явное ускорение процесса, который много лет назад выдающийся экономист Йозеф Шумпетер назвал “созидательным разрушением”, – постоянных сдвигов, в которых возникающие технологии вытесняют старые. Среди преимуществ новой экономики способность корпораций генерировать потоки информации в течение долей секунды, дающая возможность сократить ненужные запасы и высвободить избыток рабочей силы и капитала. Гринспен утверждал, что до середины 90-х годов миллиарды долларов, затраченные бизнесом на информационную технологию, оставили незначительный след в экономике в целом. Но начиная с 1995 г. все изменилось, и эффекты распространения цифровой технологии революционизируют секторы старой экономики. “Например, компьютерное моделирование кардинально сократило время и расходы на конструкторскую разработку многих изделий, от автомобилей до авиалайнеров и небоскребов”¹.

Появилась гибкая и мобильная рабочая сила, не объединенная в профсоюзы. Сравнивая ситуацию США с большим охватом рабочей силы профсоюзами в Европе и Японии, Гринспен отмечал, что менее гибкие и, следовательно, более дорогостоящие рынки рабочей силы в этих странах в значительной мере служат объяснением относительно медленного развития здесь новой экономики. Более высокие показатели нормы прибыли в США как результат новых технологий во многом объясняются сокращением удельных затрат труда на единицу продукции. В Европе и Японии норма прибыли на инвестиции в те же новые технологии ниже, так как предприятия сталкиваются с более высокими издержками высвобождения работников, чем мы.

Выдвигается тезис, что новая экономика составляет новую промышленно-технологическую революцию, сравнимую с появлением парового двигателя или автомобиля, и что она преобразует облик всей старой экономики, открывая новую эру более высокой производительности. Часто утверждается, что новая экономика сгладила, если не устранила, экономический цикл. Так, Томас Петцингер отмечал, что экономический цикл – порождение промышленной эпохи – вполне может стать анахронизмом. Далее мы рассмотрим эти положения.

Новая промышленная революция?

Определенное представление о значимости новой экономики дает тот факт, что, хотя доля сектора информационной технологии в ВВП в третьем квартале 2000 г. составила около 6%, его вклад совместно с сектором телекоммуникаций с 1995 г. оценивается в 1/4 общего экономического роста. Как показано в табл. 1, доля инвестиций в информационную технологию в общих инвестициях в промышленное оборудование и программное обеспечение (равных общим частным промышленным инвестициям в основной капитал минус инвестиции в здания и сооружения) возросла с менее одной трети в 1980 г. до более половины в 2000 г.

Наблюдаем ли мы в таком случае переворот, эквивалентный первой промышленной революции, начавшейся в конце XVIII в. (и сосредоточившейся вокруг парового двигателя), или второй промышленной революции, которая началась в начале XX в. (и строилась на автомобиле и электричестве)? Для многих сторонников идеи новой экономики она не только представляет новую промышленную революцию, но и меняет все экономические законы, включая экономический цикл, и открывает период долгосрочного быстрого роста, не имеющего видимого предела.

Факты, однако, не подтверждают ни одно из этих заявлений. В этой связи полезно провести различие между сектором, производящим компьютеры, и сферой их применения в деловой экономике. В противоположность широко распространенной точке зрения компьютеры не используются в равной мере повсюду в бизнесе. Экономисты – члены совета Национальной промышленной конференции Роберт Х. Макгакен и Кевин Стиро провели анализ восьми частных секторов, наиболее интенсивно использующих компьютеры, в каждом из которых на компьютеры приходится более 4% капитала. Сюда вошли три сектора сферы услуг – торговля, ФСН (финансы, страхование, недвижимость), прочие услуги и пять отраслей промышленности – общее машиностроение, электротехническое машиностроение, полиграфия и издательское дело, инструментальная промышленность и промышленность строительных материалов. В табл. 2 даны доли этих секторов в общей добавленной стоимости в экономике и доли в общей величине капитала предприятий, приходящиеся на стоимость компьютеров, по данным на 1991 г. Наиболее значим тот факт, что 76,6% всех компьютерных ресурсов бизнеса в 1991 г. приходилось на сферу услуг. Только 11,9% компьютерных ресурсов приходилось на пять показанных в табл. 2 промышленных отраслей, интенсивно использующих компьютеры, и 11,5% на остальные 27 отраслей (куда входят сельское хозяйство, добывающие отрасли, транспорт, строительство, коммуникации, отрасли общественного пользования).

Таблица 1

*Включая компьютеры, программное обеспечение и другое оборудование по обработке информации
*Данные за 2000 г. предварительные, включающие оценку за четвертый квартал

Но технологическая революция, спрос на которую на 3/4 сосредоточен в сфере услуг (в том числе в финансах, розничной и оптовой торговле, маркетинге, юридическом обслуживании, здравоохранении, сфере развлечений и других персональных услугах), может рассматриваться как нечто, не дотягивающее до всесторонней “промышленной революции”.

Широко распространено мнение, что быстрая экспансия Интернета послужила рычагом распространения эффектов. Но факты не подтверждают такого вывода. Компьютеры изобилуют в офисах, но это не только не повышает производительности бизнеса, но нередко дает обратный эффект, когда служащие используют рабочий доступ в Интернет для просмотра биржевых показателей по личным инвестициям, совершения покупок или переписки по электронной почте. Быстрое распространение портативных компьютеров, факсов, спутниковой связи, Интернета и т.д. кардинально изменило газетный бизнес, однако с 1987 по 1997 г. производительность в отрасли печатных средств массовой информации снижалась в среднем на 2,3% в год.

Цифровая революция – это, безусловно, технологическая революция, имеющая далеко идущие последствия; однако с экономической точки зрения важно то, что она не делает эпохи, как в случае парового двигателя, железной дороги и автомобиля.

Укрощение экономического цикла?

Экономический подъем, начавшийся в марте 1991 г., сопровождался ростом биржевых курсов и увеличением задолженности по корпоративному (и потребительскому) кредиту. Как отмечал профессор Йельского университета Роберт Шиллер в своей книге “Иррациональное богатство”, “в начале 1994 г. индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний... составлял около 3600. К 1999 г. он прошел отметку 11000, более чем утроившись за пять лет... Однако за тот же период основные экономические показатели были далеки от трехкратного увеличения. Личные доходы и ВВП США выросли менее чем на 30%, причем почти половина роста произошла за счет инфляции. Прибыли корпораций выросли менее чем на 60%, и это по отношению к базовому периоду, характеризовавшемуся экономическим спадом”.

“Бум тысячелетия”, продолжает Шиллер, оказался “самым крупным бумом фондового рынка”. Отношение рыночных цен акций компаний к чистой прибыли в расчете на акцию достигло в январе 2000 г. 44,3, что явилось рекордным уровнем, имеющим историческую параллель с сентябрем 1929 г. (как раз перед биржевым крахом), когда это отношение составило 32,6. С точки зрения Шиллера и многих других головокружительная инфляция цен акций на фондовом рынке имеет все признаки классического спекулятивного подъема биржевой конъюнктуры, не имеющего никакой связи с “рациональной экономической основой”, при значительно более медленном относительном росте доходов.

Таблица 2

*В отрасль общего машиностроения входит производство компьютеров и офисного оборудования.
**Включая деловые и персональные услуги, такие как программное обеспечение, здравоохранение, юридическое обслуживание и т.д.

Алан Гринспен употребил термин “иррациональное богатство” для обозначения опасной ситуации. Заявления Гринспена часто были направлены на то, чтобы успокоить спекуляции и предотвратить крупный обвал и одновременно предупредить бизнес о реальной опасности. В более общем плане его утверждения имеют целью оправдать перед инвесторами анархию рынка и создать общее ощущение стабильности и доверия. Поэтому после заявления об “иррациональном богатстве” Гринспен стал превозносить достоинства новой экономики. Раздувание биржевых курсов и сверхбыстрый рост экономики в целом не были по большей части иррациональны, они в значительной мере были оправданы ростом производительности, принесенным новой экономикой. Теперь оказалось возможным иметь более низкий уровень безработицы без угрозы инфляции именно благодаря этому росту производительности. Как теперь обычно утверждается в экономической литературе, “пределы темпов роста” изменились.

В периоды каждого продолжительного подъема в истории промышленного капитализма экономические круги стремились объяснить продолжающийся рост и экспансию фондового рынка становлением новой эры, укрощающей или даже ликвидирующей цикличность экономики. Такие заявления о новой эре постоянно связаны с упоминанием технологических изменений и/или изменений в организации бизнеса. До биржевого краха 1929 г., послужившего началом Великой депрессии, обычным было утверждение о новой эре, пришедшей с ростом крупного монополистического капитала, способного управлять и регулировать более эффективно, сглаживать колебания конъюнктуры и смягчать или вовсе ликвидировать ее падения. Ирвинг Фишер, профессор Йельского университета и наиболее авторитетный американский экономист того времени, на основе такой концепции новой эры заявил перед пиком фондового рынка (за которым последовало падение), что “цены акций достигли уровня, который выглядит как постоянно высокое плато”.

Сам Гринспен, хотя и не говорил о ликвидации экономического цикла, отмечал, что усиление контроля запасов благодаря автоматизированным информационным системам и организации производства по принципу “точно в срок” значительно ослабило факторы, вызывающие спад. Но в новой экономике менеджмент предприятий получил возможность “избавиться от значительной части резервных запасов и избытка рабочей силы”. Внедрение таких технологий, как устройство сканирования штрих-кода и спутниковое слежение за средствами грузового транспорта, сократило время на поставку товаров. Рост числа узлов сети Интернета ускорил и в некоторых случаях рационализировал осуществление деловых операций.

Имеет место сдерживание заработной платы и удельных затрат труда при любом уровне безработицы благодаря снижению гарантий занятости в результате факторов глобализации и повышения гибкости рынков рабочей силы, которые принимаются как характерные черты новой экономики. Следовательно, рабочие, которым угрожает “гибкость”, выбирают по возможности стабильную занятость, а не раскачивание лодки требованиями повышения зарплаты. В 1991 г. 25% работников США опасались увольнения. В 1996 г., несмотря на резкое снижение уровня безработицы и более стесненный рынок труда та же организация обнаружила, что 46% занятых опасались увольнения.

Начало экономического кризиса, как правило, связано не с сжатием прибылей из-за роста издержек по заработной плате, предположительно заставляющих фирмы повышать цены. Более важное значение имеют перенакопление и избыточная задолженность, которые происходят всякий раз, когда силы, первоначально двигавшие подъем, начинают иссякать. А в основе этих процессов, безусловно, лежат структурные проблемы сверхэксплуатации, неравенства распределения доходов и богатства, недостаточность эффективного спроса, которые всегда присутствуют в условиях капитализма. Эти фундаментальные истины накопления, широко признаваемые во времена кейнсианской революции, сохраняют свое значение сегодня как никогда, несмотря на новую экономику.

Необходимо помнить, что экономические циклы являлись постоянным свойством капитализма с начала XIX в. и продолжают существовать несмотря на мечты о потоках информации, обрушивающихся на корпорации в течение миллисекунд и другие подобные представления. Никакие эмпирические и теоретические положения, связанные с новой экономикой – технологическая революция, рост производительности, рост прибылей и т.п., не являются доказательствами отсутствия цикличности. В действительности циклические спады наиболее часто происходят не вопреки, а благодаря подобным явлениям, т.е. высокие темпы накопления сами по себе могут вести к кризису. Избыток производственных мощностей относительно потребительского платежеспособного спроса является существенной чертой капиталистической экономики на протяжении всей ее истории – на этапе конкурентного капитализма, на монополистической стадии и в современных условиях ускоренной глобализации и прогресса технологии.

Не является защитой от кризиса и расширение финансовой системы, включая участие все большего числа людей в спекулятивных рыночных операциях. Финансовые кризисы свойственны накоплению при капитализме. Экономическая нестабильность возникает не в результате ошибок управления, недостатка информации или отсутствия делового и потребительского доверия, а на основе динамики накопления в условиях классовых противоречий. Выдающийся вклад новой технологии в создание информации, распространяющейся по миру со скоростью света, может столь же эффективно привести к таянию денежных рынков, как он привел к их раздуванию. Новость или намек на внезапный разрыв хрупкой финансовой сети, в основе которой тонко распределенные слои задолженности, может достичь центров денежного рынка со скоростью, превышающей возможности центральных банков остановить распространение цепной реакции по этим слоям.

Вероятно, после Алана Гринспена никто не сделал больше для пропаганды новой экономики, чем редактор журнала “Бизнес уик” Майкл Мендел. Он недавно написал книгу, озаглавленную “Грядущий упадок Интернета”, в которой указывает на вероятность серьезного кризиса новой экономики, возникающего на основе “технологического цикла”. Мендел считает, что “экономический цикл получил новое воплощение в других одеждах информационного века”. Фаза подъема, отмечает он, характеризуется быстрыми темпами технологических инноваций; доступностью финансирования для стартовых предприятий; мощным ростом производительности; инвестиционным бумом, связанным со стремлением компаний не отстать от прогресса технологии; сдерживанием инфляции благодаря росту производительности и конкурентному давлению; энергичными рынками акций. Все это соответствует основной сути идеи новой экономики. Но Мендел говорит также о существовании понижательной фазы технологического цикла новой экономики, которую характеризуют технологическая стагнация; истощение венчурного капитала; слабый рост производительности; падение инвестиций; возобновление инфляции; вялые рынки акций. В той мере, в какой технологический цикл рассматривается как заменитель традиционного экономического цикла, анализ Мендела в целом спорен. Но его положение о том, что различные факторы, способствующие подъему новой экономики, могут также будучи исчерпанными вести к движению вниз и действительно являться причиной резкого падения, добавляет элемент рациональности в миф о новой экономике. Высокая технология, отмечает Мендел, означает “высокую неустойчивость”.

Еще большую опасность, считает Мендел, представляют масштабы финансирования бума новой экономики за счет долговых обязательств, как корпораций, так и домашних хозяйств, что добавляет вероятность серии дефолтов. Отношение задолженности домашних хозяйств к располагаемому доходу выросло с 80% в 1989 г. до примерно 100% в настоящее время². Тем временем задолженность нефинансовых корпораций с 1997 по 2000 г. выросла на 34%. Такое расширение заимствований означает более болезненный циклический спад, особенно для рабочих, которые занимали средства по необходимости для компенсации стагнации реальной заработной платы.

Следует также отметить, что в 90-х годах Соединенные Штаты имели выгоду от процветания экономики в сравнении с экономикой Европы и Японии. Однако оживление экономики Европы и Азии, предупреждает Мендел, может “вызвать финансовый кризис в США, а возможно, и в глобальном масштабе”. Бум новой экономики в США в значительной мере финансировался за счет расширения денежных потоков из-за границы. “В 1995 г., – отмечает он, – иностранные средства составляли только 8% всех инвестиций в США (в жилищное строительство и предприятия). К первому кварталу 2000 г. эта доля возросла до 26%”. Все это превратило США в чистого должника в крупных масштабах: ... на конец 1999 г. стоимость внешних обязательств превысила оценку стоимости заграничных активов более чем на 1 трлн долл.” Вероятно, что такая ситуация может привести к опустошительному набегу на доллар, заставляя иностранных инвесторов закрывать свои инвестиции еще быстрее, чем они их открывали. Это может вызвать глобальный финансовый кризис. Как писали экономисты Джон Итуэлл и Лэнс Тейлор в работе “Глобальные финансы под риском”, “с обесценением доллара потенциальные дисбалансы – уменьшение портфеля американских активов, рост внешних обязательств по задолженности США и рост недостатка средств в секторе домашних хозяйств – могут усиливать друг друга и давление на рынки. В этот момент... все надежды на глобальную макроэкономическую стабильность могут исчезнуть”. Глобализация катастрофических последствий провала новой экономики может вызвать мировой кризис.

Таким образом, экономический спад, перед которым мы теперь оказываемся, скорее будет иметь много общих черт с классическим экономическим циклом, центральную роль в котором играет перенакопление, а не с “технологическим циклом”. Избыточные мощности действительно обнаруживаются сейчас в одной отрасли за другой и в глобальном масштабе. По данным Флойда Норриса, отрасль глобальных коммуникаций, бывшая наиболее динамичной среди бума конца 90-х годов, стоит перед “черной дырой”. Огромные затраты капитала создали мощности, значительно превышающие спрос, кредит истощился, несмотря на потребности в значительных средствах для завершения уже осуществляемых масштабных проектов. “Тем временем более слабые компании терпят провал. Одна за другой они вызывают цепную реакцию дефолта, – отмечал Чарлз Клаф из фирмы ”Клаф кэпитал", специализирующейся на финансовом менеджменте. – ...В конечном счете будет иметь место рост, абсорбирующий избыточные мощности. Но на это потребуются годы, а не месяцы. Финансовые рынки все еще не отреагировали на предстоящие болезненные явления".

Не подлежит сомнению факт, что технология информационного века коренным образом изменила многие жизни. С течением времени она обещает еще большие изменения. Все крупные технологические революции, происходившие в процессе капиталистического развития, внесли свой вклад в изменение нашего образа жизни. Но ни одна из предшествующих технологических революций не создавала новой экономики или нового технологического цикла, как и сегодняшняя цифровая революция. Экономические законы движения капитализма остаются в силе.

Мы переживаем беспрецедентную ситуацию, отмеченную новыми драматическими явлениями, в том числе не только бумом и падением новой экономики, но и неслыханной поляризацией богатства, безудержной глобализацией и крупнейшей в истории волной слияний, направленной на завоевание все больших сегментов мирового рынка относительно незначительным числом корпораций – глобальных монополистов. Вместо попыток предсказания, что случится в этих быстро меняющихся обстоятельствах, нам следует не ослаблять внимания к основным противоречиям и тенденциям, характерным для любых явлений будущего, постоянно выявляя их связь с капиталистическим накоплением и кризисами и, следовательно, классовой борьбой.

The New Economy: Myth and Reality (редакционная статья журнала Monthly Revie, N 11, April 2001).
¹Выступления Гринспена см. на вебсайте ФЕС: http//www.federalreserve.gov/
²Working-class households and the burden of debt. Monthly Reviev, vol. 52, N 1 (May 2000), P. 1-11.