Наука как фактор экономического подъема

– В последние десятилетия ХХ в. мировому сообществу представлены тысячи проектов, гипотез и планов развития науки, предстоящих открытий. На Ваш взгляд, насколько оправданы эти предсказания?

– Если оставаться на реальной почве, то ХХ в. указал на решающую роль в жизни человечества фундаментальной науки, научного знания и проистекающих из них технологий, облегчающих все еще тяжелый труд людей. Прошедшее столетие указало на то, что на грани веков и тысячелетий, вопреки домыслам о “жизни вне науки”, “без науки”, о “вреде естествознания” и “пагубности техники” так и не было предложено какой-либо альтернативы. Даже самые отчаянные критики и последовательные противники все возрастающей зависимости человека от результатов научного поиска не нашли лучшей мысли, чем мысль о борьбе с издержками использования достижений науки средствами самой науки. Все признают, что пока только научным открытиям под силу сокращать эти издержки.

Но когда мы говорим о науке будущего, например о науке XXI в. и тем более о науке третьего тысячелетия, должны непременно отдавать себе отчет в метафоричности, переносном смысле таких словесных конструкций. Ведь говоря так, мы явно или неявно проводим аналогии, сравнения с наукой прошлого, наукой ХХ в. и более ранних времен. Однако история фундаментальной науки не позволяет, опять же вопреки расхожему мнению, утверждать, что прогностическая функция науки относится к числу ее самых сильных сторон. Это тоже одна из причин, по которой лично я воспринимаю слова “наука XX в.” или “наука третьего тысячелетия” не более как метафору.

У человечества пока есть только два пути для того, чтобы заглянуть в будущее. Это наука и религия. Как отметил блестящий физик Стивен Хокинг, вера в правоту теории расширяющейся Вселенной и Большого Взрыва “не противоречит” вере в Бога-творца, но указывает пределы времени, в течение которого он должен был справиться со своей задачей.

Религия в принципе вне времени. Наука, конечно же, бытует во времени, а, следовательно, имеет отношение к будущему. Но опыт подсказывает: прогнозировать развитие науки дело неблагодарное.

Для понимания этой ситуации важно иметь в виду следующее. В фундаментальной науке эпохальные прорывы, ее развитие практически всегда связаны со снятием тех или иных запретов на границы познания, отказом от тех или иных устоявшихся убеждений, в том числе и заблуждений. Заблуждение в науке не означает невежества ученого. От Аристотеля до Галилея развитие физики сдерживало убеждение, что ее главной задачей является анализ движения тел, а не изучение изменения их движения. Аристотель говорил, что тело следует рассматривать как покоящееся. Галилей доказал, что состояние покоя есть частный случай движения. Ньютон выразил этот отказ от старого в своем первом законе: “Всякое тело остается в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, если на него не действует сила, вынуждающая изменить это состояние”. Появилась классическая наука.

Со времен Демокрита и работ Э.Розерфельда был запрет на саму мысль о делимости атомов. Его сняли и высвободили ядерную энергию. Но при этом распространили неделимость на нуклоны. Затем от этого отказались и приняли кварковую модель нуклона с утверждением, что в свободном виде кварки существовать не могут. Теперь как будто и этот запрет на дальнейшую делимость элементарных частиц снимается, поскольку выдвинута гипотеза о существовании так называемой кварк-глюоновой плазмы, то есть своего рода “смеси” из отдельных кварков и глюонов. Кто знает, не сделают ли завтра вывод о делимости кварков?

Примеров таких немало. Свидетельствуют же они об одном и том же: наука не терпит раз и навсегда установленных запретов и ограничений. Поэтому, рассуждая о науке третьего тысячелетия, полезно задаться вопросом, какой очередной запрет она снимет?

Размышляя о науке будущего, нельзя не обратить внимания на увеличивающуюся с течением времени неравномерность в ее развитии. С одной стороны, наука действительно вышла на рубежи, близкие к фантастике. Пример – разрабатываемый проект квантового компьютера. Или технология амниоцентеза, которая позволяет с точностью до 99% определять неблагоприятный исход родов у женщин и заблаговременно принимать нужные меры. С другой стороны, наука сильно отстает, за ней тянется огромный шлейф непознанного и неизученного из того, что давно существует рядом. Так, из 40 тыс. видов современных рыб описано лишь 20 тыс., а насекомых и того меньше – лишь 1/10. Как отмечается в одном из докладов Римского клуба, промышленная революция, начавшаяся в Англии около 200 лет назад, до сих пор не завершена в некоторых регионах мира.

Подобные диспропорции определяются главным образом тем, что наука все больше и больше становится похожей не на искательницу истины, а на коммерческое предприятие, где правят законы наживы.

Мне представляется, что судьба науки, ее эффективность по крайней мере реально обозримого будущего определятся отношением к ней государства, власти. Я не исповедую распространенное мнение о том, что во власти должны быть исключительно ученые мужи. Но на многих примерах, в том числе на примерах из истории России, могу сказать, что наша страна всегда несла большой ущерб тогда, когда в ее высшем руководстве были люди “уж слишком далекие от фундаментальной науки”.

– Как известно, мир увлечен Интернетом, глобальной компьютерной сетью. В научных кругах и прессе высказывается много самых невероятных прогнозов относительно перспектив так называемого информационного общества. Насколько, на Ваш взгляд, оправданы предсказания, что уже в ближайшее время компьютер и кибернетические устройства способны изменить вектор цивилизации?

– В принципе я согласен, что изобретение и внедрение в жизнь компьютеров и компьютерных технологий существенно отразятся на человеческом бытии и научном методе. Но полностью разгуляться фантазии на счет компьютеризации и информатизации всего и вся мне не дает один единственный факт. На ближайшие 50-70 лет основным источником удовлетворения потребности общества в энергии будут невозобновляемые естественные ресурсы – нефть, газ и уголь. А следовательно, человек будет крепко привязан к двигателям внутреннего сгорания. Какими бы компьютерными системами управления не был обустроен автомобиль, самолет или океанский лайнер, это в сущности своей ничего в мире не меняет.

Нужна принципиальная смена источника энергии, нужно топливо будущего. Тогда и произойдет смена цивилизационного развития. Пока же ближайшими конкурентами нефти, газу и углю ученые видят водород и двигатель внешнего сгорания. В перспективе, когда задача обеспечения экологической чистоты воздуха станет для человека неотвратимой, общество, несмотря на очень высокую (по современным меркам) экономическую стоимость водородного горючего и технические опасности обращения с ним, начнет развивать, я бы сказал, “водородную цивилизацию”. Но это время если и наступит, то весьма и весьма не скоро. А до таких научно допустимых энергетических проектов, как использование в качества рабочего тела антивещества, и подавно далеко.

Так что реально прогнозируемый путь движения человечества через XXI в. будет, вероятно, пролегать через борьбу за сырье и ресурсы.

Как профессиональный математик, занимающийся математическим исследованием сложных систем, добавлю следующее. Любой прогноз в большей или меньшей степени, но обязательно опирается на какие-то вычисления, математические модели. На сегодняшний день математическая теория прогнозирования не располагает ни достаточно глубокой собственной теорией, ни удовлетворительным по широте охвата кругом областей применения, особенно важных с точки зрения практики. Это не может не сказываться на достоверности и долговременности обсуждаемых и предполагаемых прогнозов, чего бы они ни касались.

Прогнозирование в гуманитарной науке кажется мне еще менее убедительным, чем в естествознании. В этом можно удостовериться, анализируя состояние гуманитарного знания. Оно через “аксиому глобализации” как бы утвердило ныне весьма популярный в умах и подходах специалистов-гуманитариев и политиков тезис о “конце истории”. Либерализм де победил окончательно, бесповоротно и вселенски. Странам, еще не настроившимся на эту волну, нужно, как советует, например, основоположник теории открытого общества Карл Паппер, просто взять “японскую” или “германскую” модели государственного устройства и приложить их к собственной стране.

С научной точки зрения этот тезис говорит не столько о “конце истории”, сколько о конце гуманитарной науки. И не в третьем тысячелетии, а уже сегодня. Поскольку “история кончилась”, то у нее не осталось ни области, ни предмета научного исследования: все уже известно, все открыто. Впереди только практические вопросы приложений. Но, возвращаясь к судьбе запретов в науке, уверен, что такая же участь уготована и концепции “конца истории”.

– Проблема устойчивого развития мира и России как его части обсуждается на многих научных форумах, в частности на конференциях Римского клуба. Какую роль в решении этой задачи играют ученые МГУ?

– Действительно, эта тема уже давно в поле зрения ученых. В МГУ, как и в большинстве ведущих университетов стран мира, проблематика устойчивого развития приобрела “второе дыхание” после известной Конференции ООН по окружающей среде и развитию, проходившей в Рио-де-Жанейро в 1992 г. За истекшее с этого момента время в Московском университете непосредственно и за его пределами, но с активным участием наших специалистов и ученых организовано много различного масштаба и направленности мероприятий, где проблема устойчивого развития мира всесторонне анализировалась и изучалась. Так, в 1996 г. у нас прошел международный симпозиум “Проблема устойчивого развития России в свете научного наследия В.И.Вернадского”, в 1997 г. – научно-практическая конференция на тему “Образование как фактор национальной безопасности России”, организованная Советом безопасности РФ и нашим университетом. В 2000 г. МГУ имени М.В.Ломоносова совместно с Римским клубом и Институтом Клауса Штайльманна (Германия) провел конференцию “Устойчивое будущее России?!”, в которой приняли участие ученые с мировым именем из зарубежных стран, ведущие политики, члены правительства, академики и профессора России.

Представители и специалисты МГУ вместе с учеными РАН, других университетов и институтов, работниками ряда федеральных министерств и ведомств внесли немалый вклад в подготовку концепции перехода РФ к устойчивому развитию, ряда указов президента и постановлений правительства.

Сама по себе концепция устойчивого развития – наукоемкий документ и, как говорится, не для легкого чтения. Уже это свидетельствует о том, что проблема устойчивого развития России, как и подобает настоящей научной проблеме, опирается в своей постановке, предполагаемых путях и вариантах решения на мощные опоры самого современного фундаментального знания, на последнее слово в математике, физике, биологии, химии, экологии. Я специально акцентирую внимание на данной стороне этой глобальной проблемы, поскольку, мне кажется, непропорционально большие надежды в подходах к поиску ее решения возлагаются на политику, бюрократическое администрирование и какие-то отдельные экономические рычаги. И подобная ситуация наблюдается практически во всех промышленно развитых странах.

В этом смысле деятельность Римского клуба, несомненно, имеет важное значение, поскольку содействует взаимопониманию между научной общественностью и властью, в том числе властью капитала. Так, в докладе Римскому клубу “Фактор четыре”, опубликованном в России в 2000 г., отмечается, что со времени промышленной революции прогресс (т.е. развитие) означал увеличение производительности труда. Авторы доклада, в первую очередь широко известный немецкий физик, биолог и специалист по охране окружающей среды Эрнст Ульрих фон Вайцзеккер, президент Вуппертальского института климата, предложили новую парадигму развития цивилизации. Они ставят во главу угла увеличение продуктивности ресурсов. В докладе корректно с научной точки зрения показано, что мир может жить в 2 раза лучше и в то же время тратить в 2 раза меньше ресурсов, чтобы обеспечить устойчивое развитие человечества. По существу, речь идет о более эффективном использовании природных и производимых ресурсов. И ключ к этой эффективности в опоре на фундаментальную науку, технологии, которые только и могут создаваться на основе фундаментального естествознания.

Говоря об устойчивом развитии России, необходимо иметь в виду два момента.

Во-первых, в естествознании, откуда термин “баланс”, “сбалансировать”, как и множество других научных понятий, со временем перекочевал в гуманитарное и социальное знание, означает “равновесие” или, другими словами, статичность, неизменность, предсказуемость. В свою очередь термин “устойчивость” имеет однозначно динамичный смысл и связан с движением, изменениями, непредсказуемостью. Открытия, сделанные в последнюю четверть ХХ в. нобелевским лауреатом Ильей Пригожиным, который является почетным директором Института исследования сложных математических систем МГУ, внесли существенные изменения в общую картину мира. Оказалось, что глобальным состоянием мира является нестабильность, неустойчивость, необратимость. Устойчивые состояния встречаются редко и длятся недолго.

Многие специалисты говорят, что мир богатеет, от того и становится более устойчивым. Но тогда почему растет число нищих и обездоленных?

Во-вторых, устойчивость развития – это естественно складывающееся соединение традиции и модернизации. Любая попытка отбросить традиции и безоглядно заниматься одними лишь нововведениями изначально обречена на провал. Опыт России последних 15 лет ярчайший тому урок. Равно неприемлемо и искусственное раздувание традиций, к которому чаще всего прибегают для того, чтобы стать неприкасаемыми, несменяемыми, непререкаемыми. Торможение эволюции столь же пагубно для природы и общества, сколь и необдуманное ее ускорение.

В обеспечении устойчивости развития качественно складывающегося соединения традиции и модернизации особая роль принадлежала и будет принадлежать школе, ее ведущему звену – университетам. В России этого не понимают только те, кто изучает ее историю по чужим учебникам.

– Диалектика развития научного знания строится не только на преодолении ранее существовавших запретов, но и с учетом появления новых, еще не встречавшихся табу. Каким обликом, на Ваш взгляд, должен будет обладать ученый будущего, чтобы успешно решать эти задачи?

– Мне представляется, что наука XXI в., а тем более последующих за ним столетий в большей степени будет сталкиваться с запретами и ценностями морально-этического характера. Их нельзя будет создать или преодолеть только технологическими средствами, сколь бы совершенными последние не были. В конце концов именно эти ценности определят дальнейший выбор пути цивилизованного развития. Либо человечество выберет концепцию, основанную на все возрастающем росте потребления, которая до сих пор является доминирующей. Это старая система этических норм и ценностей. Либо люди вступят на путь самоограничения и согласия с природой и жизнью. Заставить сделать такой выбор нельзя ни военным могуществом, ни материальными богатствами.

Фундаментальной науке, а вместе с ней и научному мировоззрению предстоит провести своеобразную рокировку, поменяв местами устойчивость и нестабильность, обратимость и необратимость, т. е. выдвинуть на первый план те стороны человеческого бытия, которые свидетельствуют об угрозах и опасностях, связанных с нежеланием видеть мир таким, каким он стал под воздействием человека, его “геологической” по своим масштабам деятельности и разрушением среды обитания всего живого.

Что же касается профессионального облика ученого будущего, то он должен быть максимально свободен от научного догматизма. Он будет лучше, чем мы, осознавать ограниченные возможности научного знания и не абсолютизировать науку в качестве единственной надежды человечества на разрешение его жизненных проблем. Ученый будущего должен лучше, чем мы, понимать, что возможности науки не только вселяют в людей оптимизм, но несут и разочарования. Научный труд не станет легче, даже если с инструментальной стороны он будет более комфортным.

В новом столетии мы просто обязаны научиться не повторять старых ошибок. Придут времена, когда ни одно государственное решение не будет приниматься без всестороннего научного рассмотрения, и только тогда развитие приобретет столь необходимую ему устойчивость.

– Очевидно, краеугольным камнем возведения здания науки будущего останется высшая школа. Насколько нынешнее состояние высшего образования в России отвечает требованиям будущего и что нужно сделать, чтобы научные знания стали важным фактором устойчивого развития страны?

– Давайте прикинем: 50 лет – это примерно срок активной трудовой деятельности двух поколений специалистов. Следовательно, те студенты, которые сегодня оканчивают университеты, проработают по крайней мере до 2025-2030 гг., а те, кого мы примем в ближайшие 5-10 лет, будут работать еще в середине XXI в. Глядя на них, можно без лишних слов увидеть лицо будущей науки. И ответы на многие вопросы заключены в будущем положении высшей школы, системы высшего образования.

Эти проблемы неразрывно связаны между собой потому, что с системой образования связаны интересы большого числа людей. Это не только 34 млн молодых граждан России, но и 54 млн их родителей и почти 6 млн преподавателей. Со стороны образования то ли потенциально, то ли актуально присутствует нечто, что несет в себе угрозы национальной безопасности, национальным интересам нашей страны. Они вполне реальны. Просто у нас, особенно в последние годы, считалось неприличным об этом говорить.

В прокламируемом нашими государственными структурами подходе к образованию за исходную точку отсчета принимается доля ВНП, вкладываемая в образование. Вот и идут бесконечные споры о процентах, их десятых, сотых и тысячных долях ВНП, выделяемых на образование.

Но это не единственно возможный подход. В мировой практике в качестве альтернативы ему для измерения социально-экономического развития страны используется и так называемый индекс человеческого развития, представляющий собой интегральный показатель из трех основных компонентов, характеризующих развитие человека, – долголетия, образованности и уровня жизни. Долголетие измеряется ожидаемой продолжительностью жизни, образованность – комбинацией грамотности взрослых (с весом 2/3) и среднего количества обучения (с весом в 1/3), уровень жизни – реальным ВНП на душу населения с поправкой на местную стоимость жизни. Если эту методику применить для характеристики пути, который прошла Россия и ее национальная система образования, например, с 1990 г., то картина станет более объемной, конкретно осязаемой.

Долголетие. По данным Госкомстата РФ, средняя продолжительность жизни мужского населения в России снизилась до 57,3, женщин – до 62 лет. Минздрав РФ сообщает, что с 1991 г. начала резко расти заболеваемость туберкулезом, и сегодня на 100 тыс. жителей этой болезнью страдают 205 чел.

Образованность. По данным международных статистических служб, по уровню квалификации кадров Россия сейчас находится в конце четвертого десятка государств мира. В списке 49 стран, производящих 94% мирового ВВП, Россия занимает последнее место “по индексу технологий”, являющемуся агрегативной оценкой научно-технического потенциала страны.

Уровень жизни. Согласно официальной статистике, ВВП на душу населения составляет 15% уровня США и почти на 33% ниже среднемирового уровня, что означает 102-е место среди 209 стран мира.

Первое, что нужно сделать властным структурам после такого анализа, – признать, что недостаточная общеобразовательная и профессиональная подготовка населения представляет серьезную угрозу устойчивому социально-экономическому развитию страны.

Второе. Не прибегать в дальнейшем к “революционному насилию” над национальной системой образования, а твердо встать на путь ее эволюционного развития. Не надо гнаться за немедленными результатами ради того, чтобы первыми “рапортовать” о якобы достигнутых огромных продвижениях в школе. Академик С.Королев как-то мудро заметил: “Если ты сделал быстро, но плохо, все забудут, что ты делал быстро, но запомнят, что сделал плохо. Если ты сделал медленно, но хорошо, все забудут, что ты сделал медленно, но запомнят, что сделал хорошо”.

Третье. Нужно до минимума сократить федеральное и региональное администрирование в делах образования. Соответствующие федеральные, региональные и прочие структуры государственного управления целесообразно резко сократить, в том числе и количество в них работающих, жестко ограничив их роль функциями контроля за качеством образования. Упор должен быть сделан на развитие автономии учебных заведений.

Четвертое. Не буду очень щепетильным и надеюсь быть правильно понятым: нет Московского университета без России, но и Россия без МГУ уже не Россия. Поэтому намерения “вбить под шляпку” наш университет, которые имеют место в определенных кругах федеральной власти, не будут иметь никаких иных последствий для России кроме обострения и без того тяжелых проблем в области образования.

МГУ продолжает занимать особое место в жизни страны. Со времен Петра Великого в России не раз менялось общественно-политическое устройство. Московский университет продолжает быть и служить России. И это один из наиболее важных и очевидных факторов устойчивого развития страны.