Главная     Каталог раздела     Предыдущая     Оглавление     Следующая      Скачать в zip

 

Город – хозяйство и общество

М.Вебер (M. WEBER). Перевод М.И. Левиной

§ 4. Плебейский город

Внешне падение господства родовой знати в средние века и в древности представляется очень сходным, особенно если для средневековья положить в основу нашего сравнения большие, в первую очередь итальянские, города, развитие которых, так же как и развитие античных городов, происходи­ло, в сущности, по своим законам, т. е. без вмешательства властей вне города. В развитии итальянских городов следую­щим решающим этапом после появления института подеста было становление слоя popolo. Экономически popolo, как и немецкие цехи, состоял из самых различных элементов, прежде всего из предпринимателей, с одной стороны, из ре­месленников - с другой. Ведущими в борьбе против знатных родов были вначале, безусловно, предприниматели. Они со­здали и финансировали скрепленное клятвой братство цехов, противостоящее родам, а цехи ремесленников поставляли необходимую массу людей для борьбы. Союз цехов часто ставил во главе движения одного человека, чтобы гарантиро­вать успех в борьбе со знатными родами. Так, Цюрихом после изгнания из города в 1335 г. непокорных родов управлял рыцарь Рудольф Брун вместе с советом, в котором поровну были представлены оставшиеся в городе рыцари и constaffeln, предпринимательские цехи купцов, торговцев сукном, солью, ювелиров, с одной стороны, и цехи мелких ремесленников - с другой; и город выдержал осаду императорского войска. В Германии клятвенные объединения членов цехов как особые союзы существовали недолго. Они исчезли вследствие пре­образования городского устройства либо посредством введе­ния представителей цехов в совет, либо вследствие вхожде­ния всех горожан, в том числе и представителей знатных ро­дов, в цехи. В качестве сохранившейся организации братство осталось лишь в нескольких городах Северной Германии и Прибалтийской области. Его второстепенное значение по сравнению с профессиональными союзами явствует из соста­ва его правления, в которое входили мастера гильдий отдель­ных союзов. В Мюнстере в XV в. никто не мог быть посажен в тюрьму без санкции гильдий: следовательно, гильдии дей­ствовали как союз, охраняющий от судопроизводства совета; в него при рассмотрении дел по управлению городом или при рассмотрении других важных дел вводились представители гильдий, без участия которых решения не могли быть приня­ты. Значительно большую роль играл союз охраны горожан в их борьбе с родами в Италии.

В Италии понятие popolo было не только экономичес­ким, но и политическим; являясь особой политической общи­ной внутри коммуны со своими должностными лицами, соб­ственными финансами и военными силами, она была в под­линном смысле слова государством в государстве, первым осознанно иллегитимным и революционным политичес­ким союзом. Причиной этого явления в Италии было большее развитие экономических и политических средств господства городской знати и усиление вследствие этого притока в город родов, ведущих рыцарский образ жизни, о последствиях чего нам еще придется говорить в дальнейшем. Противостоящий им союз popolo основывался на братстве профессиональных союзов (arti или paratici), и организованная таким образом особая община официально называлась при первом ее появ­лении (в Милане в 1108 г., в Лукке в 1203 г., в Лоди в 1206 г., в Павии в 1208 г., в Сиене в 1210 г., в Вероне в 1227 г., в Болонье в 1228 г.) societas, credenza, mercadanza, communanza или просто popolo. Высшее должностное лицо особой общины называлось в Италии большей частью capitanus popoli: он из­бирался на короткий срок, обычно на год, состоял на оплачи­ваемой должности и очень часто, так же, как подеста общины, призывался извне и в этом случае должен был привести своих чиновников. Popolo предоставлял в его распоряжение милицию, составленную из представителей кварталов города или цехов. Резиденцией его, как и подеста общины, был часто особый народный дом с башней, крепость popolo. При нем в качестве особых органов, в частности в деле управления фи­нансами, находились представители цехов (anziani или priori), избранные на короткий срок по кварталам города. Они притя­зали на право защищать пополанов в суде, опротестовывать решения коммунальных учреждений, обращаться к ним с зап­росами, а часто и на прямое участие в законодательстве. Но прежде всего они принимали участие в решениях popolo, у которого были собственные статуты и собственная налоговая система. Подчас popolo достигал того, что решения коммуны получали значимость лишь после его одобрения, так что зако­ны коммуны надлежало заносить в оба статута. Свои же соб­ственные постановления он всячески стремился по возможно­сти вносить в статуты коммуны, а в отдельных случаях ему удавалось достигнуть того, что решения popolo предшество­вали всем остальным, следовательно, и статутам коммуны (abrogent statutis omnibus et semper ultima intelligantur [i] в Брешии). Наряду с судом подеста действовал суд mercanzia или domus mercatorum, в котором рассматривались все дела, свя­занные с рынком и промышленностью: следовательно, он был специальным судом по делам купцов и предпринимателей. Нередко этот суд обретал и значение универсального суда пополанов. В XIV в. подеста Пизы должен был приносить клятву, что он и его судьи не будут вмешиваться в споры между пополанами, иногда capitan достигал общей, конкури­рующей с судом подеста судебной власти, а в отдельных слу­чаях становился и кассационной инстанцией по приговорам подеста. Очень часто капитан получал право участвовать в заседаниях коммунальных органов, контролируя их деятель­ность, прерывать их, а иногда мог и созывать членов коммуны для реализации решений совета, если этого не делал по­деста; он обладал также правом налагать и снимать банн, контролировать и участвовать в управлении коммунальными финансами, прежде всего имуществом изгнанных из города. Официально он был по своему рангу ниже подеста, но в ряде случаев, как мы видели, становился должностным лицом комму­ны, capitaneus populi et communis, по римской терминологии college minor[ii], и фактически оказывался зачастую более силь­ным. Капитан часто ведал и военной силой коммуны, особен­но по мере того, как она все больше формировалась из наем­ников, средства для оплаты которых могли дать только налоги богатых пополанов.

Следовательно, после победы пополанов привилегии знати в чисто формальном рассмотрении носили негативный характер. Должности коммуны были доступны пополанам, а должности пополанов были закрыты для знати. В процессах против знати пополаны имели преимущества, капитан и anziani контролировали управление, осуществляемое комму­ной, тогда как деятельность popolo контролю не подлежала. Только постановления пополанов получали иногда признание всех горожан. Во многих случаях знать временно или на дли­тельное время исключалась из участия в управлении комму­ной. Наиболее известны из постановлений такого рода - уже упомянутые Ordinamenti della giustizia, составленные Джано делла Белла в 1293г. Наряду с капитаном, возглавлявшим городское ополчение цехов, назначался в качестве экстраор­динарного, чисто политического должностного лица, избирае­мого на короткий срок, gonfaloniere della giustizia, в распоряже­нии которого находилась особая, всегда готовая к действиям на­родная милиция, состоявшая из 1000 человек; в ее функции вхо­дила защита пополанов, проведение процессов против знати, выполнение приговоров и контроль за соблюдением Ordinamenti. Политическая юстиция, основанная на официальной системе шпионажа и поощрении анонимных доносов, на ускоренной процедуре расследования вины магнатов при весьма упрощен­ном доказательстве преступления (посредством «очевидности»), была демократической разновидностью венецианского про­цесса в Совете Десяти. Наиболее резкими постановлениями против магнатов были лишение всех ведущих рыцарский об­раз жизни фамилий права занимать должности в городе, обя­зательство сохранять благонадежность, ответственность все­го рода за каждого его члена, особые карательные законы, предусматривающие политические проступки магнатов, в час­тности оскорбление чести пополана, запрет приобретать не­движимость, граничащую с землями пополана, без его согла­сия. Гарантию интерлокального господства пополанов взяла на себя партия гвельфов, статуты которой рассматривались как часть городских статутов. Не состоящий в этой партии не мог быть избран на какую-либо должность. О средствах, с помощью которых осуществлялась власть этой партии, уже было сказано. Уже то, что ее организация опиралась преиму­щественно на силы рыцарей, позволяет предположить, что Ordinamenti в действительности не уничтожили полностью социальное и экономическое могущество знатных родов. В самом деле, уже через десять лет после опубликования этих принятых многими тосканскими городами флорентийских классовых законов вновь разгорелась борьба между родами и в течение некоторого времени власть захватывали мелкие плутократические группы. Даже должности пополанов почти всегда замещались представителями знати, ибо знатные роды могли входить в ряды пополанов. Действительный отказ от рыцарского образа жизни осуществлялся далеко не всегда.

В сущности, важно было только гарантировать политическую благонадежность и записаться в какой-либо цех. Социальным следствием этого было известное слияние знатных городских родов с так называемым «жирным народом» (popolo grasso) в состав которого входили люди с университетским образованием, владельцы капиталов; так назывались семь цехов: судей, нотариусов, менял, торговцев чужеземными сукнами, флорентийскими шерстяными тканями и шелками, врачей, торговцев пряностями и торговцев мехами. Из этих высших цехов, в ко­торые входила и знать, вначале избирались все должностные лица города. Лишь после ряда восстаний формальное право участвовать в управлении получили также 14 "младших цехов», arti minori, popolo minuto, т. е. мелких предпринимателей и торговцев. Не принадлежащие к этим 14 цехам слои ремес­ленников добились участия в управлении и вообще самостоя­тельной цеховой организации лишь на короткое время после восстания чомпи (ciompi) в 1378 г. Лишь в некоторых городах, например в Перудже в 1378 г., низшим городским слоям уда­лось на короткое время исключить из совета приоров не толь­ко нобилей, но и popolo grasso. Характерно, что эти низшие, неимущие слои горожан в своей борьбе против господства popolo grasso постоянно получали поддержку нобилей, подоб­но тому как позже тирания устанавливалась с помощью масс и как в течение всего XIII в. возникали постоянные союзы зна­ти и низших слоев населения, направленные против натиска предпринимательских классов. Удавалось ли это и в какой степени, зависело от экономической ситуации. Интересы мел­ких ремесленников могли в ходе развития раздаточной системы прийти в резкое противоречие с интересами цехов пред­принимателей. В Перудже, например (как сообщает граф Брольо д'Айяно), развитие раздаточной системы шло так быс­тро, что в 1437 г. отдельный предприниматель давал работу наряду с 28 прядильщиками (filatori) еще 176 filatrici, которые обрабатывали шелк-сырец. Положение мелких ремесленни­ков-надомников было часто трудным и неустойчивым. Пред­приниматели нанимали иногда работников из других мест и поденно; цехи предпринимателей пытались односторонне регламентировать условия надомной работы, а цехи надомни­ков (например, стригальщики, cimatori, в Перудже) запрещали снижать оплату их труда. Совершенно очевидно, что эти слои ничего не ждали от правительства высших цехов. Но длительного политического господства они нигде не достигли. И наконец, со­вершенно вне всякой связи с городским управлением нахо­дился пролетарский слой странствующих подмастерьев. Лишь со времени участия низших цехов в управлении в советы городов проник, по крайней мере в некоторой степени, демократический элемент. Однако их фактическое влияние оставалось обычно незначительным. Принятое во всех итальянских коммунах создание особых комитетов для выбора должностных лиц должно было предотвратить воздействие безответственных и часто анонимных руководителей выборов, наподобие дей­ствующих в современных демократических государствах Ев­ропы, и исключить демагогию. Это позволяло совершить пла­номерный выбор и создать единый состав действующих сове­тов и должностных лиц, но могло быть осуществлено только на основе компромисса с социально влиятельными домами и заставляло прежде всего не игнорировать решающие в фи­нансовом отношении слои. Только в периоды борьбы за власть между равными по своему могуществу домами или во времена религиозных волнений «общественное мнение» ока­зывало известное влияние на состав учреждений города. Гос­подство Медичи [iii] над городом было достигнуто не как след­ствие служебного положения, а исключительно благодаря влиянию и систематическому воздействию на выборы.

Успех пополанов был достигнут не без упорной, часто кровавой и длительной борьбы. Знать удалилась из городов и продолжала борьбу, засев в своих крепостях. Войска горожан разрушали их, а городское законодательство уничтожало тра­диционный аристократический строй, иногда посредством планомерного освобождения крестьян. Необходимые сред­ства для победы над знатью пополаны получали от признан­ных цеховых организаций. Цехи искони привлекались комму­нами к делам управления. Ремесленники иногда участвовали в сторожевой службе в крепостях, но постепенно все больше в сражениях в качестве пехотинцев, построенных по цехам. С развитием военной техники становилась все более необходи­мой финансовая поддержка со стороны предпринимательских цехов. Интеллектуальную и административно-техническую помощь предоставляли юристу, в первую очередь нотариусы, а также, судьи и близкие им профессиональные врачи и аптекари. Эти организованные в цехи интеллектуальные слои коммун повсюду входилй~В"К5чёствё~руководителей в партию пополанов, играя роль, напоминающую роль адвокатов и дру­гих юристов в третьем сословии, tiers etat, во Франции; пер­вые народные капитаны были до занятия этой должности, как правило, главами цехов или их союза. Обычно предваритель­ной ступенью политической организации popolo была mercadanza, вначале представлявшая собой неполитический союз купцов и ремесленников (ибо mercatores и здесь означает, как спра­ведливо указал Э. Зальцер, совокупность городских ремеслен­ников и торговцев. Возглавлявший ее podestä mercatoru'm [iv] был часто первым народным капитаном. Все развитие движе­ния popolo шло прежде всего в сторону организованной защи­ты интересов пополанов в суде, коммунальных органах и учреждениях. Отправным пунктом движения был часто очень ощутимый фактический отказ незнатным горожанам в их пра­вах. Не только в Германии (что, как известно, происходило в Страсбурге) подчас случалось, что поставщики товаров и ре­месленники получали вместо требуемой оплаты побои и за­тем не могли добиться в суде признания своих прав. Но еще более сильное возмущение вызывали, по-видимому, личные оскорбления пополанов и угрозы им со стороны превосходя­щей их в военном отношении знати, постоянно повторяющие­ся даже через 100 лет после образования особого союза. Со­циальное чувство рыцарского сословия сталкивалось с есте­ственно возникающей оскорбленностью горожан. Поэтому институт народных капитанов складывался в связи со своего рода трибунским правом помощи и контроля над учреждения­ми коммуны, развился затем в кассационную инстанцию и, наконец, в координированный универсальный орган власти. Подъему пополанов способствовали распри между родами, ущемлявшие экономические интересы горожан и часто слу­жившие поводом для вмешательства их должностных лиц. К этому присоединилось честолюбивое стремление некоторых представителей знати установить с помощью popolo тиранию. Знать повсюду испытывала озабоченность, опасаясь такого развития событий. Раскол знати давал popolo возможность поставить себе на службу часть воинских сил рыцарства. В чисто военном отношении растет значение пехоты, и она впервые начинает в это время вытеснять рыцарскую конницу. В XIV в. в войсках Флоренции в связи с развитием рациональной военной техники впервые появляются «бомбарды», предшественники современной артиллерии.

Внешне очень похожим на утверждение popolo в итальян­ских городах было развитие в античности демоса и плебса. Прежде всего в Риме, где особой общине popolo соответствовала особая община плебса со своими должностными лицами. Трибу­ны были первоначально выборными старейшинами незнатных граждан четырех городских кварталов, а эдилы, как полагает Э. Мейер, хранителями культового святилища общины и одно­временно казначеями незнатных граждан, а тем самым и казна­чеями плебса. Сам плебс конституировался как братство, связан­ное клятвой убивать каждого, кто воспрепятствует его трибунам защищать интересы плебеев; с этим было связано то, что трибун определялся как sacrosanctus[v], в отличие от легитимных долж­ностных лиц римской общины, совершенно так же как народный капитан в Италии не имел права на добавление к своему наиме­нованию слов Dei gratia (милостью Божией), в отличие от долж­ностных лиц, обладавших легитимной властью, - консулов.

Трибун не обладал и легитимной административной властью, признаком которой служило общение с богами общины, ауспиции, а также важнейшим атрибутом законной власти - властью дисциплинарной; вместо этого он в качестве главы плебса мог, застав виновного на месте преступления, предать каждого, кто препятствовал ему в его должностных обязанностях, своего рода суду Линча и сбросить его без су­дебного разбирательства и вынесения приговора с Тарпейской скалы. Должностное положение трибуна, так же как капи­тана и anciani, развилось из права вступаться за плебеев пе­ред магистратами и приостанавливать действие принятых ими решений. Это право интерцессии, общий негативный атрибут римских должностных лиц по отношению к каждой равной или низшей власти, входило в основные полномочия трибуна. Со­вершенно так же, как капитан, он фактически стал всеобщей кассационной инстанцией и тем самым высшей властью внут­ри защищенного внутригородским «миром» округа города. В военных действиях трибун не имел никакого значения, здесь все решалось командой военачальника. Ограничение компе­тенции трибуна сферой города, отличающей его от должност­ных лиц более раннего периода, характерно для специфичес­ки гражданского происхождения этой должности. Благодаря своей кассационной власти трибуны сумели провести все по­литические требования плебса: право апелляции при приго­ворах по уголовным делам, смягчение долговых законов, су­допроизводство в интересах сельских жителей в базарные дни, равное участие в занятии должностей, позже также жре­ческих и должностей в совете, и, наконец, так же как в неко­торых итальянских коммунах, решение гортензианского пле­бисцита в Риме, принятого последней сецессией плебса [vi] и устанавливающего обязательность постановлений плебса для всей общины. Результатом было здесь, как и в средневековой Италии, формальное вытеснение родовой знати. После этих успехов в сословной борьбе политическое значение трибунов стало падать. Как впоследствии капитан, трибун стал должно­стным лицом общины, входящим в развивающуюся иерархию должностей, но избиравшимся только плебеями; историческое их обособление от патрициев практически потеряло почти всякое значение, уступив место развитию должностной и имущественной знати (нобилей и всадников). В происходящей борьбе классов вопрос о старых политических правах еще раз был выдвинут лишь после Гракхов как важное средство поли­тических реформаторов и экономического движения слоя по­литически деклассированных граждан, враждебного должнос­тной знати. Это возрождение борьбы привело к тому, что в конце концов власть трибуна стала наряду с военным коман­дованием пожизненным должностным атрибутом принцепса. Поразительное сходство между развитием средневековых городов Италии и Древним Римом очевидно, несмотря на громадное политическое, социальное и экономическое разли­чие, о котором вскоре пойдет речь. Все дело в том, что не существует беспредельного количества форм управленческой техники для регулирования сословных компромиссов внутри города, и формы политического управления не надо рассмат­ривать как сходные надстройки над одинаковыми экономичес­кими основами, а исходить следует из того, что они развива­ются по собственным законам. Возникает вопрос, не суще­ствует ли параллели развитию Рима в самой античности. На­сколько нам известно, особого союза типа союза плебса или итальянского popolo в античности не было. Но внутренне род­ственные по своему характеру явления существовали. Уже в древности (Цицерон) таковым считали институт спартанских эфоров. Но это надо понимать правильно.

Эфоры (наблюдатели) были, в отличие от легитимных царей, должностными лицами, избираемыми на год, и избира­лись они, как и трибуны, пятью местными филами спартиатов, а не тремя родовыми филами. Они созывали собрания граж­дан, имели право юрисдикции по гражданским и (быть может, с некоторыми ограничениями) уголовным делам, призывали к ответу даже царей, требовали отчетности от должностных лиц, смещали их, держали в своих руках все управление и фактически располагали вместе с выборным советом герусии высшей политической властью в Спартанском государстве. В мирное время в пределах города цари обладали только по­четными привилегиями и личным влиянием; во время войны они располагали полной, в Спарте очень строгой, дисципли­нарной властью. Вероятно, только в более позднее время эфоры стали во время походов сопровождать царей. То, что эфоров, быть может первоначально, даже еще после I Мессенской войны [vii] назначали цари, не меняет характера их власти в качестве трибунов. Вполне возможно, что это от­носилось первоначально и к старейшинам триб. Не меняет свойств их власти и тот более важный факт, что они не обла­дали характерной для трибунов и общей им и средневековым капитанам функцией интерцессии. Ведь не только известно, что эфоры должны были по своей должности защищать граж­дан вт царей, но более позднее отсутствие этой функции объясняется безусловной победой спартанского демоса над его противниками и тем, что он сам превратился в первона­чально господствующий плебейский, а затем фактически гос­подствующий класс настоящей олигархии. Знати в Спарте в историческое время не было. Сколь ни безусловно полис от­стаивал свое господствующее положение над илотами, кото­рым он ежегодно торжественно «объявлял войну», религиозно мотивируя этим их бесправие, сколь ни сохранял он свое по­литическое господствующее положение над стоящими вне военного объединения периэками, внутри полиса между пол­ноправными гражданами сохранялось, по крайней мере в принципе, социальное равенство. Господство вовне и равен­ство внутри полиса контролировалось с помощью системы шпионажа (krypteia), напоминавшей венецианскую. По преда­нию, лакедемоняне первыми отказались от атрибутов знатно­го образа жизни, в частности в одежде, отличие в которой, следовательно, раньше существовало. Что это обстоятель­ство, а также строгое ограничение власти царя явилось ре­зультатом борьбы и компромисса, доказывается приносимой ежегодно взаимной клятвой царя и эфоров, своего рода пери­одически возобновляемым договором. Сомнение вызывает только то, что эфоры выполняли, по-видимому, отдельные религиозные функции. Однако они в еще большей степени, чем трибуны, стали легитимными должностными лицами об­щины. Основные черты спартанского полиса производят на­столько рациональное впечатление, что их невозможно счи­тать остатком древних институтов.

В остальных греческих общинах аналогии этому отсут­ствуют. Повсюду мы, правда, обнаруживаем демократическое движение незнатных граждан, направленное против знатных родов и большей частью временно или длительно устраняю­щее их господство. Однако, как и в средние века, это не озна­чало ни равенства всех граждан в праве занимать должности и заседать в совете, ни одинакового права голоса, ни вообще включения всех лично-свободных живущих в городе фамилий в союз граждан. В отличие от Рима, здесь вольноотпущенники вообще не входили в союз граждан. Равное же положение граждан нарушалось различными степенями в праве голоса и занятии должностей, вначале в зависимости от земельной ренты и способности носить оружие, а впоследствии от иму­щества. Эта иерархия и в Афинах юридически никогда не бы­ла полностью уничтожена, так же как в средневековых горо­дах неимущие слои никогда не достигали надолго равных прав со средним сословием.

Право голоса в народном собрании предоставлялось либо всем принадлежавшим к demoi, приписанным к военному союзу фратрии землевладельцам - это было первой стадией «демократии», - либо также владеющим другим имуществом. Решающей была способность вооружиться необходимым об­разом для участия в войске гоплитов, с ростом значения которого было связано это преобразование. Мы вскоре уви­дим, что установление различных степеней в праве голоса было отнюдь не важнейшим средством для достижения этого результата. Как и в средние века, независимо от того или ино­го формально установленного состава собрания граждан, от определения его формальной компетенции господствующее социальное положение имущих слоев общества не терпело ущерба. Движение демоса приводило в ходе своего развития к самым разным результатам. Ближайшим и в некоторых слу­чаях длительным достижением было возникновение демокра­тии, внешне похожей на строй многих итальянских коммун. Наиболее имущий слой незнатных граждан, соответствующий установленному цензу, большей частью владельцы денег и рабов, эргастерий, судов, торгового и ростовщического капи­тала, получал наряду с располагавшими земельной собствен­ностью родами доступ в совет и право занимать должности в городе. Масса же мелких ремесленников, мелких торговцев и вообще малоимущих была лишена права занимать какие-нибудь должности либо юридически, либо фактически вслед­ствие своей непригодности; иногда демократизация продол­жалась и завершалась тем, что власть переходила именно к этим отвергаемым раньше слоям общества. Для того чтобы это могло произойти, необходимо было находить средства поднять экономический уровень этих слоев путем предостав­ления им ежедневных денежных пособий, а также посред­ством снижения ценза на занятие должностей. Такая практика и фактическое игнорирование классового деления демоса были конечным пунктом развития, достигнутым аттической демократией лишь в IV в., когда отпало военное значение гоплитов.

Действительно важным следствием полной или час­тичной победы незнатных слоев общества для структуры по­литического союза и его управления в античности заключа­лось в следующем: 1) в установлении административного ха­рактера политического союза. Прежде всего в проведении принципа территориальной общины. Подобно тому как в средние века уже при господстве родов городское население разделялось на территориальные округа и popolo, по крайней мере частично, избирал своих должностных лиц по кварталам города, и в античности в городе, где господствовали знатные роды, плебеи подразделялись, в частности для распределе­ния барщины и повинностей, на территориальные округа. В Риме наряду с тремя старыми личными, составленными из родов и курий трибами были под тем же названием созданы чисто территориальные городские округа, к которым после победы плебеев присоединилась сельская триба, а в Спарте наряду с тремя старыми личными филами возникли четыре, впоследствии пять территориальных фил. Победа подлинной демократии означала переход управления к «демосу», к тер­риториальному округу в качестве подразделения всей терри­тории и основы всех прав и обязанностей в полисе. На прак­тическом значении этого преобразования мы вскоре остано­вимся. Следствием его было превращение полиса из братства военных и родовых союзов в территориальную администра­тивную корпорацию. Административной единицей полис стал и вследствие изменения в понимании природы права. Оно стало для граждан и жителей городского округа как таковых административным - с какими оговорками, мы видели раньше - и одновременно рационально сформулированным правом. Место иррационального харизматического судопроизводства занял закон. Параллельно уничтожению господства родов складывалось законодательство. Вначале оно еще имело форму харизматических установлений эсимнетов[viii]. Затем начался процесс постоянно развивающегося формирования нового права, разрабатываемого ecclesia[ix], и сложилось чис­то светское, основанное на законах или в Риме на магистратс­ких инструкциях судопроизводство. В Афинах, наконец, наро­ду ежегодно предлагался вопрос, следует ли сохранить дей­ствующие законы или их необходимо изменить, настолько теперь стало само собой разумеющимся, что действующее право создается искусственно, должно быть таковым и осно­вано на одобрении тех, для кого оно существует. Правда, в период классической демократии, например в Афинах в V-IV вв., такая установка еще не была безусловно господ­ствующей. Не каждое решение (psephisma) демоса станови­лось законом (nomos), даже в том случае, если оно устанав­ливало общие правила. Демосом принимались и противоре­чащие законам постановления, которые могли быть опротес­тованы перед судом присяжных (heliaia) каждым гражданином. Закон возникал (по крайней мере тогда) не как постановление демоса; на основе предложения гражданина перед особой коллегией присяжных (номотетов) проводилась правовая дис­куссия о том, следует ли сохранить старое право или принять предложенное изменение. Это было своеобразным остатком прежнего, впоследствии исчезнувшего понимания сущности права. Но первым решающим шагом к пониманию права как продукта рационального творчества было в Афинах упраздне­ние законом Эфиальта религиозной, аристократической кас­сационной инстанции – ареопага, 2) Установление демократии привело к преобразова­нию системы управления. Господствующих в силу харизмы рода или должности представителей родов заменили избранные на короткий срок, иногда посредством жеребьевки, ответственные, подчас смещаемые функционеры демоса или непосредственно его группы. Эти функционеры были должностными лицами, но не в современном смысле слова. Они получали умеренное возме­щение расходов или, как избранные посредством жеребьевки соприсяжники, поденную оплату. Краткосрочность должности и часто встречающееся запрещение повторного избрания исключали возможность возникновения профессионального чиновничества в современном понимании. Возможность карь­еры и сословная честь отсутствовали. Исполнение обязаннос­тей было побочным занятием. У большинства граждан оно не требовало полной затраты сил, а доходы были даже для не­состоятельных людей побочным, хотя и желательным, под­спорьем. Правда, высшие политические должности, особенно военные, требовали затраты всех сил, но именно поэтому предоставлялись только состоятельным людям, а для того чтобы занимать должности в области финансов в Афинах требовался высокий ценз, заменявший современное поручи­тельство. Эти должности были, в сущности, почетными долж­ностями. Высший деятель в области политики в период рас­цвета демократии - демагог был в Афинах в правление Перикла формально и высшим военным должностным лицом. Однако его власть основывалась не на законе или должнос­ти, а на его личном влиянии и доверии демоса. Она была, следовательно, не только нелегитимной, но и нелегальной, хотя все государственное устройство демократии было так же ориентировано на нее, как современное государственное уст­ройство Англии - на столь же лишенный законной компетен­ции кабинет. Не установленному законом вотуму недоверия английского парламента соответствовало в других формах обвинение демагога в неправильной политике управления демосом. Назначенный по жеребьевке совет превратился те­перь также в обыкновенный комитет по делам демоса, утра­тил юрисдикцию, получив, однако, право предварительных обсуждений решений народа (посредством probuleuma) и кон­троль над финансами.

В средневековых городах установление господства popolo привело к сходным результатам: множество редакций городских законов, кодификация гражданского и процессуаль­ного права, поток статутов разного рода, с одной стороны, столь же невероятное число должностных лиц - с другой; да­же в небольших городках Германии иногда насчитывалось 4-5 дюжин их категорий. Причем наряду с персоналом канцелярии и судебными исполнителями, с одной стороны, и бургомист­рами - с другой, действовало множество специализированных функционеров, привлекавшихся лишь от случая к случаю, для которых доходы с этих должностей, представлявших собой, в сущности, взятки, были весьма желанным дополнительным заработком. Общим для античных и средневековых городов, во всяком случае больших, было то, что многое из рассматриваемо­го в наши дни в выборных представительных собраниях реша­лось в специальных избранных или составленных по жеребьевке коллегиях. Так в античной Греции принимались законы и рас­сматривался ряд политических вопросов; в Афинах, например, в таких коллегиях приносилась клятва при заключении союзных договоров и при распределении дани между союзниками. В средние века таким же образом происходили выборы должно­стных лиц, причем наиболее важных, а также избирался со­став наиболее ответственных, принимающих решения колле­гий. Это в известной мере заменяло не существовавшую тогда систему представительства в ее современном виде. Соответ­ственно традиционному сословному характеру всех полити­ческих прав и связанных с ними привилегий «представители» выдвигались только от союзов: в период античной демократии - от культовых или государственных сообществ, иногда от союзов государств, в средние века - от цехов или других кор­пораций. Представлены» были лишь особые права союзов, а не меняющийся «состав избирателей» какого-либо округа, как в наши дни избирательного права пролетариата.

Общим для античных и средневековых городов было, наконец, и возникновение городской тирании или по край­ней мере попытки установить ее. Правда, в обоих случаях она была локально ограничена. В эллинской метрополии она пос­ледовательно возникала в VII-VI вв. в ряде больших городов, в том числе и в Афинах, но существовала лишь на протяже­нии нескольких поколений. Свобода городов уничтожалась обычно только вследствие подчинения их превосходящим военным силам. Господство же тирании в колониях, в Малой Азии и особенно в Сицилии, было более длительным и часто оставалось там установившимся типом города-государства до его падения. Тирания была повсюду результатом сословной борьбы. В отдельных случаях, например в Сиракузах, тесни­мые демосом роды способствовали приходу к власти тирана. Обычно тиран опирался на часть среднего сословия и на тех, кто находился в денежной зависимости от знатных родов; вра­гами же его были знатные роды, их он изгонял, имущество их конфисковал, и они стремились к его падению. Такова типич­ная классовая противоположность в древних государствах: городские, носящие оружие патриции в качестве кредиторов, крестьяне в качестве должников; она также существовала у израильтян и в Месопотамии, в греческом и италийском мире. В Вавилоне плодородная земля почти полностью принадле­жала патрициям, колонами которых становились крестьяне. В Израиле долговое рабство регулировалось в «Книге Завета». Все узурпаторы, от Авимелеха до Иуды Маккавея [x] опирались на беглых долговых рабов; по предсказанию Второзакония, Израиль будет «давать взаймы» всем, т. е. жители Иерусали­ма будут заимодавцами и патрициями, а остальные - их по­павшими в рабство должниками и крестьянами. Аналогичной была классовая противоположность в Элладе и Риме. Сто­ящая у власти тирания находила, как правило, поддержку мелких крестьян, политически связанной с ней части знати и среднего сословия горожан. Как правило, тирания опиралась на телохранителей, предоставление которых горожанами в античности народному вождю (например, Писистрату) и в средние века народному капитану было обычно первым ша­гом к тирании, и на наемников. Фактически тирания очень час­то проводила компромиссную сословную политику, напоми­нающую политику «эсимнетов» (Харонд, Солон). Между пре­образованием государства и права в духе такой политики и воз­вышением тирана часто возникала альтернатива. Социальная и экономическая политика, по крайней мере в метрополии, своди­лась к тому, чтобы воспрепятствовать продаже крестьянских земель городской знати и притоку крестьян в города, в неко­торых случаях к тому, чтобы ограничить покупку рабов, рос­кошь, посредническую торговлю, вывоз зерна, - все это меры, характеризующие политику мелких бюргеров, политику «городского хозяйства», соответствующую «хозяйственной по­литике средневековых городов», к которой мы еще вернемся.

Тираны повсюду ощущали себя специфически нелегитимными правителями и считались таковыми. В этом заклю­чалось отличие их положения как в религиозном, так и в по­литическом отношении от власти древних правителей города-государства. Они постоянно поддерживали создание новых эмоциональных культов, в частности культа Диониса, в проти­воположность ритуальным культам знати. Как правило, тира­ны стремились сохранить внешние формы городского строя коммуны, чтобы поддержать притязание на законность. После падения их правления знатные роды обычно оказывались настолько ослабленными, что вынуждены были предостав­лять демосу, с помощью которого только и стало возможным изгнание тиранов, большие уступки. Демократическое среднее сословие примкнуло к Клисфену при изгнании Писистратидов. Кое-где, правда, тиранов заменила купеческая плутократия. Тирания, вызванная, во всяком случае в метрополии, эконо­мическими классовыми противоречиями, способствовала тимократическому или демократическому уравнению сословных прав, часто предшествуя ему. Напротив, удачные или неудач­ные попытки установления тирании в более поздний период истории Греции являясь следствием завоевательной политики демоса, были связаны с его военными интересами, о которых мы скажем позже. К тирании стремились победоносные вое­начальники, как, например, Алкивиад и Лисандр. Вплоть до элли­нистического времени эти попытки оставались в метрополии бе­зуспешными, распадались также военные государственные об­разования демоса по причинам, которые будут указаны ниже. Напротив, в Сицилии старая экспансионистская политика в Тирренском море, а позже национальная оборона в борьбе против Карфагена велась тиранами, которые, опираясь на наемные войска и ополчение граждан, с помощью беспощад­ных мер восточного образца - массового принудительного предоставления наемникам гражданских прав и переселения покоренного населения - создали интерлокальные военные мо­нархии. Наконец, Рим, где в раннереспубликанский период по­пытки установить тиранию терпели неудачу, в ходе завоеватель­ной политики пришел по социальным и политическим причи­нам к военной монархии, на чем мы также еще остановимся.

В средние века тирания существовала главным обра­зом в городах Италии, хотя и не только в них. Общность меж­ду итальянской синьорией и античной тиранией, на что ука­зывает Эрнст Майер, заключается в том, что синьория воз­никла как власть имущей фамилии, противостоящей членам своего сословия, и что она установила в качестве первой по­литической власти в Западной Европе рациональное управ­ление во главе с (преимущественно) назначаемыми чинов­никами, сохраняя при этом все-таки ряд форм строя комму­ны. В остальном же между античной тиранией и синьорией существуют серьезные различия. Прежде всего, несмотря на то что синьория часто возникает непосредственно в результа­те сословной борьбы, случалось также, что она устанавлива­лась позже, после победы popolo, или даже еще несколько позже. Затем, синьория большей частью вырастала из ле­гальных должностей popolo, тогда как тирания в эллинских городах представляла собой именно одно из промежуточных явлений между господством знатных родов и тимократией или демократией. Формально развитие синьорий было различным, как хорошо показал Э. Зальцер. Ряд синьорий возник совер­шенно непосредственно из должностей пополанов в результа­те восстаний popolo. Народный капитан, подеста меркаданцы, а также подеста коммуны стали избираться народом на все более продолжительный срок или даже пожизненно. Такие длительно занимаемые высшие должности обнаруживаются уже к середине XIII в. в Пьяченце, Парме, Лоди, Милане. Уже в конце XIII в. господство Висконти в Милане, Скалигеров в Вероне и Эсте в Мантуе стало фактически наследственным. Наряду с установлением пожизненности должностей, а затем их фактической и, наконец, юридической наследственностью происходило и расширение полномочий высших должностных лиц. Из произвольной, чисто политической карательной власти они превратились в высшую власть (arbitrium generate), которая, конкурируя с советом и общиной, могла принимать любые поста­новления, и, наконец, в dominium с правом управлять городом libero arbitrio[xi], назначать должностных лиц, обнародовать указы, обладающие силой закона. В основе этой власти лежа­ли две различные, хотя, по существу, часто идентичные при­чины. Во-первых, господство партий как таковое. Вследствие этого - постоянная угроза всему политическому и связанному с ним экономическому положению, в частности земельной собственности побежденной партии. Готовность знатных ро­дов к военным действиям и страх перед заговорами способ­ствовали передаче неограниченной власти вождям партии. Второй причиной были войны, угроза подчинения соседним коммунам или иным властителям. Там, где это было главной причиной, источником синьории было обычно учреждение чрезвычайного военного командования - должности военного капитана, которая передавалась чужому правителю или кон­дотьеру, - а не особое положение народного капитана как вождя партии. При этом передача города под dominium како­го-либо правителя для защиты от внешней опасности могла происходить и таким образом, что полномочия правителя (domini) очень ограничивались. Внутри города он легче всего завоевывал поддержку широких низших слоев, ремесленни­ков, исключенных из управления городом, отчасти потому, что перемена власти не влекла за собой для них никаких потерь, а возникновение господского двора могло иметь известные преимущества, отчасти же вследствие эмоциональной склон­ности масс к личной власти. Поэтому те, кто стремился уста­новить синьорию, как правило, пользовались парламентами в качестве средства передачи власти. Однако в некоторых слу­чаях знатные роды и купечество, опасаясь политических или экономических противников, также видели спасение в синьо­рии, которую вначале никто не рассматривал как установле­ние длительной монархии. Некоторые города, как, например, Генуя, неоднократно налагали на могущественных монархов, под dominium которых они переходили, весьма ограничитель­ные условия в военной силе, в твердо установленной уплате денег, а подчас и лишали их господства над городом. По от­ношению к иноземным монархам это удавалось, как, напри­мер, это удалось Генуе по отношению к королю Франции. Од­нако по отношению к живущему в городе правителю это было значительно труднее. К тому же очевидно, что со временем сила и склонность горожан к сопротивлению уменьшались. Правители синьорий опирались на отряды наемников, а также все больше на связи с законными властями. После насиль­ственного подчинения Флоренции с помощью испанской ар­мии наследственная синьория стала признанной императором и папой властью. Ослабевающее сопротивление горожан объясняется рядом обстоятельств. Здесь, как и везде, двор правителя создавал в среде знати и горожан все увеличиваю­щийся слой социально и экономически заинтересованных в его существовании людей. Рост потребностей и ослабление эко­номической экспансии, постоянные опасения высших слоев, что нарушение мирных отношений заденет их экономические интересы, затем утрата предпринимателями интереса к поли­тической жизни в связи с усилением конкуренции и ростом экономической и социальной стабильности и обращение их вследствие этого к чистой наживе или к мирному существова­нию на ренту, общая политика князей, поощрявших такое от­ношение, исходя из своей выгоды, - все это привело к быст­рой утрате внимания к политической судьбе города. Как вели­кие монархи, например французский король, так и правители отдельных городов могли рассчитывать на стремление низ­ших слоев к мирной жизни города и регулированному доходу посредством продовольственной политики, в интересах мел­ких горожан. Во Франции короли, ориентируясь на эти интере­сы низших слоев, подчинили себе города, в Италии сходные тенденции служили опорой синьории. Но наиболее важным был политический момент: умиротворение горожан посред­ством удовлетворения их экономических интересов, утрата ими привычки к военной службе и планомерное их разоруже­ние правителем. Правда, последнее не всегда с самого нача­ла составляло политику правителей, некоторые из них, напро­тив, создали рациональные системы воинской повинности. Однако в соответствии с общим типом образования патримо­ниального войска эти системы были или вскоре превратились в набор рекрутов из низших слоев общества, ничего общего не имеющий с республиканским войском горожан. Прежде всего, однако, господство князя было подготовлено перехо­дом к наемному войску и к капиталистическому покрытию рас­ходов, связанных с необходимостью в военной силе, с помо­щью предпринимателей (кондотьеров), вызванному растущей неспособностью горожан к военному делу и потребностью в профессиональных военных. Еще в период свободных коммун это в значительной степени способствовало преобладанию в населении склонности к миру и к разоружению. К этому присое­динились личные и политические связи правителей с могуще­ственными династиями, сила которых делала восстания горожан совершенно безнадежными. Следовательно, в конечном счете все сводилось к причинам, общее значение которых хорошо нам известно: к росту замкнутости производителей в сфере своих эко­номических интересов, к росту военной дисквалификации обра­зованных слоев общества, и к росту рационализации военной техники в связи с созданием профессиональной армии; эти об­стоятельства наряду с формированием экономически или соци­ально заинтересованной в наличии двора знати, слоя получате­лей рент и обладателей приходов способствовали превращению синьории в наследственное патримониальное княжество. Достиг­нув этого, она вступила в круг легитимных властей.

В одном интересующем нас прежде всего пункте в по­литике синьории проявляется тенденция, общая с античными тираниями, а именно в разрушении политического и экономи­ческого монопольного положения города по отношению к сельской местности. Сельское население очень часто, как и в античности, помогало захватить власть в городе (например, в 1328 г. в Павии). Свободные горожане после победы над знатными родами подчас в собственных и в политических ин­тересах уничтожали власть земельных собственников, осво­бождали крестьян, способствуя таким образом переходу зем­ли к тем, кто мог ее купить. Массовое приобретение горожа­нами земли феодалов и замена, как, например, в Тоскане, вотчинного устройства системой аренды - mezzadria - инсти­тутом, основанным на отношениях между живущим в городе господином, связанным с сельской местностью только своими владениями, и сидящими на его земле арендаторами, - про­изошло при господстве popolo grasso. От участия в политичес­кой власти сельское население, даже свободные крестьяне-собственники, полностью устранялось. Mezzadria была ориен­тирована на частно-правовые отношения, городская же поли­тика организационно исходила в своем отношении к сельским местностям из интересов городских жителей как потребите­лей, а после победы цехов и как производителей. Политика правителей городов изменила это не сразу и не везде. Знаме­нитая физиократическая политика великого герцога Тосканс­кого Леопольда в XVIII в. сложилась под влиянием опреде­ленных естественно-правовых воззрений и не являлась в первую очередь политикой, основанной на аграрных интере­сах. Однако в целом направленная на сближение интересов и стремящаяся избежать резких коллизий политика князей уже не была политикой городского населения, использовавшего сельские местности только как средство для достижения сво­их целей.

Господство городских правителей распространялось большей частью, а затем и преимущественно на несколько городов. Однако это отнюдь не означало, что эти независи­мые до того территории городов составляли под их властью единый в современном смысле слова государственный союз. Напротив, объединенные под властью одного господина горо­да нередко, как и раньше, имели право при наличии опреде­ленного повода посылать друг к друг посольства. Их устрой­ство не было единообразным, и они не превратились в общи­ны, которым государство делегировало выполнение части своих задач. Развитие в этом направлении шло постепенно, параллельно аналогичному преобразованию больших патримо­ниальных государств в Новое время. Сословные представитель­ства, существовавшие в средние века уже в Сицилийском коро­левстве и в других старых патримониальных монархиях, почти полностью отсутствовали в государственных образованиях, возникших на территориях городов. Здесь главными организаци­онными преобразованиями были: 1) появление назначенных правителями на неопределенное время должностных лиц на­ряду с выборными на короткий срок должностными лицами, обладающими юрисдикцией по уголовным делам; 2) возникновение центральных коллегиальных инстанций в первую очередь в области финансов и военного дела. Это было, конечно, важным шагом на пути рационализации управления. Рациональность техники управления была здесь подготовлена тем, что многие коммуны заложили этому основу статистикой, которую они вели в собственных финансовых и военных инте­ресах, а также тем, что бухгалтерская отчетность достигла в банкирских домах городов достаточно высокого технического уровня. В остальном влияние на бесспорную рационализацию управления оказывал, с одной стороны, пример Венеции, с другой - Сицилийского королевства, причем не столько как образец для подражания, сколько как стимул.

Развитие итальянских городов от составных частей патримониальных или феодальных союзов к периоду револю­ционно завоеванного независимого господства знатных родов, затем к господству цехов, к синьории и, наконец, к составным частям относительно рациональных патримониальных союзов стоит особняком среди западноевропейских городов. Преж­де всего в них отсутствует синьория, параллель к предвари­тельной стадии которой при введении должности народного капитана можно увидеть в деятельности наиболее могуще­ственных бургомистров к северу от Альп. Но в одном отноше­нии круговорот в развитии имел универсальный характер. В Каролингское время города представляли собой едва ли не просто округа управления, обладавшие известными своеобра­зиями сословной структуры, и были очень близки определен­ной стадии в развитии нового патримониального государства, отличаясь лишь особыми корпоративными правами. В проме­жуточный период города были повсюду в той или иной степе­ни «коммунами», которые обладали собственными политичес­кими правами и проводили автономную хозяйственную поли­тику. Подобным же образом шло развитие и в античности. И все-таки ни современный капитализм, ни современное госу­дарство не выросли на почве античных городов, тогда как развитие средневековых городов, не являясь решающей бли­жайшей ступенью того и другого, а тем более их основой, ос­тается весьма важным фактором их возникновения. Несмотря на внешнее сходство между ними, необходимо, однако, отме­тить и серьезные различия в их развитии. Именно к ним мы теперь и обратимся. Их мы легче всего обнаружим, противо­поставив оба типа городов в их наиболее характерных фор­мах. Для этого мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что между средневековыми городами существуют очень большие, до сих пор лишь частично отмеченные нами струк­турные различия. Однако остановимся еще раз на общем положении средневековых городов в период их наибольшей независимости, что позволит нам отчетливо увидеть их спе­цифические черты в их полном развитии.

В ранний период автономии достижения городов были чрезвычайно разнообразны и шли в следующих направлениях:

1) Политическая самостоятельность и отчасти соб­ственная внешняя политика, вследствие чего городское уп­равление имело длительное время свои вооруженные силы, заключало союзы, вело войны, полностью подчиняло себе большие территории, а иногда и другие города, основывало заморские колонии. Длительно владеть заморскими колония­ми удалось лишь двум итальянским приморским городам, зах­ватить большие территории и обрести международное поли­тическое значение - лишь временно нескольким коммунам Северной и Центральной Италии и Швейцарии, в значительно меньшей степени - городам Фландрии, ряду ганзейских горо­дов Северной Германии и некоторым другим. Что же касается южноитальянских, сицилийских, после короткого промежутка испанских, после более длительного промежутка французс­ких, с самого начала английских городов, городов Германии, за исключением упомянутых северных, фландрских, несколь­ких швейцарских и южногерманских городов, а после краткого промежутка существования городских союзов большей части западногерманских городов, то их политическое господство ограничивалось властью над непосредственной сельской ок­ругой и несколькими маленькими городками. Во многих горо­дах были отряды солдат (во Франции еще в довольно позднее время) и, как правило, существовала городская милиция, службу в которой несли военнообязанные горожане; она за­щищала стены города и могла в союзе с другими городами устанавливать земский мир, срывать разбойничьи замки и становиться на ту или иную сторону во внутренних распрях. Однако эти города не пытались проводить международную политику, как итальянские и ганзейские города. Они обычно посылали своих представителей в сословные собрания Империи или территориальной области и нередко, несмотря на свое фор­мально подчиненное положение, имели там вследствие своего финансового значения решающий голос. Самым ярким при­мером этого служат английские commons, которые, правда, являлись представителями не столько городских коммун, сколько сословных корпораций. Но многие города никогда не обладали и таким правом (подробности историко-правового характера увели бы нас слишком далеко). Современное пат­римониально-бюрократическое государство континента лишило большинство из них всякой самостоятельной полити­ческой деятельности, а также военной силы, кроме полиции. Только там, где государство, как, например, в Германии, раз­вивалось в отдельных территориях, оно должно было допус­тить часть из них как особые политические образования. Осо­бым путем пошло развитие в Англии, так как здесь не возник­ла патримониальная бюрократия. Здесь внутри строгой орга­низации центрального управления отдельные города никогда не выражали политических амбиций, ибо в парламенте они выступали едиными. Они заключали торговые картели, но не политические союзы городов, как на континенте. Английские города представляли собой корпорации привилегированных знатных слоев, и их согласие в финансовых вопросах было совершенно необходимым. В правление Тюдоров короли пы­тались уничтожить их привилегии, но низложение Стюартов положило этому конец[xii]. С этого времени города остаются корпорациями, обладающими правом выбора членов парла­мента, и как kingdom of influence[xiii], так и партии знати пользо­вались в политических целях для нужного им парламентского большинства подчас до смешного маленькими, легко управ­ляемыми избирательными округами, представителями кото­рых они являлись.

2) Автономное судопроизводство города как такового и внутри его гильдий и цехов. В полном объеме этим правом пользовались политически самостоятельные итальянские, временами испанские и английские и в своей значительной части французские и немецкие города, причем письменное подтверждение этого права существовало не всегда. Вопросы земельного владения, рыночных и торговых отношений реша­лись в городских судах, где в качестве шеффенов заседали горожане, применявшие равное, общее для всех жителей го­рода особое право, основанное на обычае или автономных постановлениях, на подражании, заимствовании или на пре­доставлении при основании города чужого права. В судопро­изводстве городов все больше исключались иррациональные и магические доказательства, такие, как поединок, ордалии и клятва рода, и заменялись рациональным доказательством -развитие, которое не следует, однако, представлять себе слишком прямолинейным. Иногда сохранение процессуаль­ных особенностей городского суда выражалось в возвращении к старой процедуре, противопоставляемой новшествам коро­левского суда - в Англии отказ от jury, - и к средневековому праву в противовес распространению римского права; после­днее наблюдалось на континенте, где соответствующие капи­талистическим интересам правовые институты сложились на основе городского права как цитадели автономии заинтересо­ванных лиц, а не на основе римского (или немецкого) земского права. Городское управление стремилось, в свою очередь, к тому, чтобы гильдии и различные союзы не издавали без их утверждения никаких постановлений или ограничивались лишь теми, которые строго относились к отведенной им обла­сти. Как объем автономии во всех городах, которым приходи­лось считаться с политическим господином или собственни­ком земли, следовательно, во всех городах, кроме итальянс­ких, так и разделение законодательной власти между советом и цехами были различны и решались соотношением сил. Воз­никающее патримониально-бюрократическое государство везде значительно урезало автономию городов. В Англии Тю­доры впервые систематически проводили принцип, согласно которому города и цехи являются корпоративно организован­ными государственными институтами для определенных це­лей с правами, не выходящими за установленные привилеги­ями пределы и обязательными только для входящих в них членов в качестве горожан. Каждое нарушение установленных границ служило поводом кассации хартии в процессе quo warranto (например, для Лондона при Якове II)[xiv]. Согласно такому пониманию город, как мы видели, вообще в принципе не считался «территориальной корпорацией», а рассматри­вался как привилегированный сословный союз, в управление которого постоянно вмешивался, контролируя его, Privy council[xv]. Во Франции города в течение XVI в. вообще лиши­лись права юрисдикции, кроме рассмотрения дел полицейско­го характера, а для принятия всех важных финансовых актов требовалось утверждение государственных учреждений. В Центральной Европе автономия городских территорий была, как правило, совершенно уничтожена.

3) Автокефалия, т. е. исключительно собственные су­дебные и административные учреждения. Полностью ею об­ладала только часть итальянских городов, в других странах города имели лишь право низшей юрисдикции, большей час­тью при допущении апелляции в королевский или высший земский суд. В органах юстиции, где приговор выносили шеффены из среды горожан, должность судьи имела сначала преимущественно фискальный интерес, вследствие чего город не считал нужным добиваться формального признания своей юрис­дикции или покупать ее. Для города было наиболее важным представлять собой особый судебный округ с шеффенами из своих граждан. Это было достигнуто уже на очень ранней ста­дии полностью в области низшей, частично в области высшей юрисдикции. В значительной степени горожане получили и право выбора шеффенов или кооптации их без какого-либо вмешательства господина. Важной являлась также предоставленная городу привилегия, согласно которой горожанин был подвластен только суду города. Здесь не может быть рассмотрено развитие собственного административного уч­реждения города, совета. Но наличие такого совета с широ­кими административными полномочиями было в период раз­витого средневековья отличительным признаком каждой го­родской общины Западной и Северной Европы. Его состав был самым разнообразным и зависел от соотношения сил между патрициатом «родов», следовательно, землевладель­цами и владельцами капитала, кредиторами и частично заня­тыми торговлей горожанами, купцами из горожан, часто обра­зующими цехи, в зависимости от того, преобладали ли среди них те, кто был занят заморской торговлей, или (в мас­се) крупные розничные торговцы, предприниматели в области раздаточной системы ремесленного производства, и подлин­ными ремесленными цехами. С другой стороны степень учас­тия политического властителя или господина земли в назна­чении совета, т. е. в том случае, если город оставался гетеро-кефальным, определялась соотношением экономического могущества горожан и господина города. Это зависело в пер­вую очередь от того, насколько сеньор города нуждался в деньгах, приобрести которые он мог, продав свои права. Но также, конечно, и от финансовых возможностей города. Одна­ко, если городская касса обладала средствами политической власти, потребность городской кассы в деньгах и денежный рынок города сами по себе не решали вопроса. Во Франции уже в XIII в. при Филиппе Августе королевская власть (иногда и другие властители), находящаяся в союзе с городами, дос­тигла вследствие острой нужды городов в деньгах участия (partage) в назначении на административные должности, пра­ва контролировать действия магистрата, в частности в облас­ти интересовавшего короля финансового управления, права утверждения выборных консулов и вплоть до XV в. - предсе­дательства в городском собрании королевского прево. В эпо­ху Людовиков замещение городских должностей полностью находится во власти королевских «интендантов», а финансо­вая нужда государства привела к тому, что продаваться стали как городские, так и государственные должности. Патримониально-бюрократическое государство превратило городские органы управления в привилегированные представительства корпораций с сословными привилегиями, действовавшими только в области их корпоративных интересов и не имевшими значения в деле государственного управления. Английское государство, вынужденное сохранить автокефалию городов, посколь­ку они выбирали в парламент, беспощадно игнорировало город, когда ему хотелось предоставить решение задач, ныне находя­щихся в ведении коммунальных общин, местным союзам, пору­чая их выполнение либо отдельным приходам, к которым при­надлежали не только члены привилегированных корпораций, но и все полноправные жители, либо другим, специально для этого созданным объединениям. Но большей частью патри­мониальный бюрократизм просто превращал магистраты в государственные учреждения наряду с другими.

4) Налогообложение горожан, свобода их от повиннос­тей и налогов извне. Первое проводилось в различной степе­ни при различном воздействии, а иногда и полном отсутствии контроля со стороны сеньора города. Английские города ни­когда не обладали подлинной налоговой автономией, и для введения новых налогов всегда требовалось согласие короля. Освобождение от повинностей и налогов извне также было достигнуто лишь кое-где. В не обладавших политической ав­тономией городах - только в том случае, если они брали на откуп налоговую повинность и вносили господину города сразу общую сумму налогов, чаще же регулярно выплачивали ее по частям и самостоятельно ведали налогами королю (firma burgi в Англии). Наиболее полное освобождение от налогового бремени извне удавалось, когда речь шла о личных, судебных или крепостных повинностях горожан. Патримониально-бюрократическое государство после своей победы, правда, чисто технически различало город и деревню в налоговом отношении, стараясь равномерно обложить своим специфи­ческим налогом, акцизом, производство и потребление. Право на налогообложение было у городов практически снято. В Ан­глии корпоративное обложение в городах не имело большого значения, так как новые задачи управления перешли к другим объединениям. Во Франции, после того как все финансовые операции города и право налогового самообложения были взяты под контроль государства, король присвоил со времен Мазарини половину городского octroy[xvi]. В Центральной Ев­ропе городские учреждения и в этом отношении часто пре­вращались в государственные органы по взиманию налогов.

5) Рыночное право, автономная полиция в области торговли и промышленности и монополистические обладате­ли банна. Рынок был в каждом средневековом городе, и над­зор за рынком повсюду переходил в очень значительной сте­пени от господина города к городским советам. Позже поли­цейский надзор над торговлей и промышленностью находился в зависимости от соотношения сил в ведении либо городских учреждений, либо профессиональных союзов при значитель­ном лишении этих прав сеньора. В области промышленности общий контроль над качеством товаров осуществляла поли­ция, отчасти ради доброго имени города, т. е. в интересах экспорта товаров, отчасти же в интересах городских потреби­телей, существенным для которых был контроль над ценами; надзору подлежало и сохранение определенного уровня пита­ния мелких бюргеров, следовательно, ограничивалось число учеников и подмастерьев, а иногда и мастеров; с ухудшение продовольственного положения происходит монополизация мест мастеров жителями данного города, преимущественно сыновьями мастеров. С другой стороны, по мере того как цехи сами стали осуществлять функции полиции, они пытались противодействовать зависимости от крупных предпринимате­лей, в том числе находящихся вне города, посредством зап­рещения раздаточной системы, контроля над кредитованием, регулирования и организации поступления сырья, а иногда и формы сбыта. Но прежде всего город стремился подавить конкуренцию подчиненных ему сельских местностей, т. е. пы­тался остановить там развитие ремесел, заставить крестьян в интересах городских производителей покупать все необходи­мое в городе, а в интересах городских потребителей прода­вать свои продукты на городском рынке, и только там; затем в интересах потребителей, а также нуждающихся в сырье ре­месленников запретить покупать товары вне рынка, устано­вить в интересах городских торговцев монополию на перепро­дажу и посредническую торговлю, и, наконец, получить при­вилегии на свободную торговлю вне города. Эти основные свойства так называемой «хозяйственной политики города», варьирующиеся в ходе бесчисленных компромиссов между различными интересами, встречаются почти повсюду. На­правленность этой политики обусловливается в каждом дан­ном случае помимо соотношения сил заинтересованных сто­рон внутри города также и сферой его экономической дея­тельности. Расширение ее в первый период поселения приве­ло к расширению рынка, сужение ее в конце средних веков породило тенденцию к монополизации. В остальном каждый город имел собственные, сталкивающиеся с конкурентами интересы, между ведущими же дальнюю торговлю городами юга велась борьба не на жизнь, а на смерть.

Подчинив города, патримониально-бюрократическое го­сударство совсем не намеревалось покончить с их «хозяйствен­ной политикой». Напротив, экономический расцвет городов и их ремесел, а также сохранение количественного уровня на­селения посредством проведения определенной продоволь­ственной политики настолько же соответствовали финансо­вым интересам государства, как и стимулирование внешней торговли посредством меркантилистской торговой политики, образцом которой государству могла, во всяком случае отчас­ти, служить дальняя торговая политика городов. Государство пы­талось предотвратить столкновения интересов между входивши­ми в его союз городами и группами, в частности объединить меры продовольственной политики с поддержкой инвестиции капита­лов. Против традиционной хозяйственной политики государство почти до Французской революции выступало лишь в тех случаях, когда местные монополии и привилегии горожан сто­яли на пути проводимой им все более капиталистически ори­ентированной на привилегии и монополии политики. Правда, уже это могло в отдельных случаях привести к резкому нару­шению привилегий горожан, однако такие действия лишь в исключительных случаях означали принципиальное измене­ние привычного пути. Автономия в регулировании городского хозяйства была утрачена, и это могло косвенным образом иметь большое значение. Но решающим было то, что города не располагали для защиты своих интересов такими военно-политическими силами, какими обладало патримониально-бюрократическое государство. Лишь в исключительных случа­ях города могли пытаться выступить, как это делали князья, объединившись в союзы, чтобы воспользоваться открываю­щимися в результате патримониальной политики возможнос­тями получения доходов. По существу, это было доступно только отдельным лицам, причем лицам социально привиле­гированным; так, в Англии и во Франции в типичных, монопо­листически привилегированных внутренних и заморских пред­приятиях периода патримониальной политики наряду с королем участвовали (сравнительно) многие крупные землевладельцы и чиновники и (относительно) небольшое число горожан. Иногда в спекулятивных внешних предприятиях достаточно широко участвовали за счет городской казны и города, например Франкфурт, однако большей частью во вред себе, так как ка­кая-нибудь единственная неудача наносила городу значи­тельно больший ущерб, чем большому политическому обра­зованию.

Экономический упадок многих городов, особенно начи­ная с XVI в., объяснялся - поскольку он затронул и английские города - только отчасти изменением прохождения торговых путей и возникновением крупного домашнего производства, основанного на рабочей силе вне города. Он был главным образом вызван другими, общими причинами: прежде всего тем, что традиционные, входящие в городское хозяйство формы предпринимательства уже не давали наибольшей прибыли и что теперь политически ориентированные торговые непромышленные капиталистические предприятия, даже если они формально размещались в городе, не имели больше опо­ры в хозяйственной политике города и не находились в веде­нии объединенных в союз занятых предпринимательством горожан. Старые формы предпринимательства постигла та же судьба, как некогда феодальную военную технику. Новые ка­питалистические предприятия основывались в новых, удоб­ных для них местах, и предприниматель обращался теперь в своих целях к другим помощникам в той мере, в какой он в них вообще нуждался, а не к местной городской общине Подобно тому как в Англии (dissenters, которые играли такую большую роль в капиталистическом развитии, не принадлежали вследствие Тест-акта[xvii]. К господствующей городской корпорации, и крупные торговые и промышленные города возникали там вне существующих округов и тем самым вне компетенции мест­ных, обладающих монополией властей, вне старых привиле­гированных корпораций; поэтому их юридическая структура носи­ла часто очень архаические черты: старые сеньориальные суды, court farm и court leet, существовали в Ливерпуле и Манчесте­ре вплоть до реформы Нового времени, только земельная власть сеньора стала именоваться судебной властью.

6) Из политического и экономического своеобразия средневековых городов следовало и их отношение к небюр­герским негородским слоям населения. В различных городах оно было очень различным. Общей была противоположность хозяйственной организации городов внегородским, политичес­ким, сословным и сеньориальным структурным формам: про­тивоположность рынка ойкосу. Эту противоположность не следует представлять себе просто как «борьбу» между поли­тическим или земельным сеньором и городом. Такая борьба существовала, конечно, повсюду, где город в интересах рас­пространения своей власти принимал на свою территорию политически или поземельно зависимых людей, которых их господин не хотел отпускать, или включал их в качестве вне­городских бюргеров в городской союз, даже если они не пере­селялись в город. В северных городах последнее стало после короткого промежутка невозможным из-за вмешательства княжеских союзов и запрещения короля. В принципе противо­действие было повсюду направлено не против экономического развития городов, а против их политической самостоятельно­сти. Борьба возникала также и в тех случаях, когда экономи­ческие интересы феодального сеньора сталкивались с инте­ресами города в области политических сношений и с его мо­нополистическими тенденциями. И конечно, величайшие опа­сения военного феодального союза во главе с королем вызы­вало появление автономных крепостей в сфере их политичес­ких интересов Германские императоры почти все время - с небольшими перерывами - испытывали подобные опасения.

Напротив, французские и английские короли часто прояв­ляли большую доброжелательность к городам по политическим причинам, вследствие их борьбы с баронами, а также из-за фи­нансового значения городов. Надо сказать, что и негативное вли­яние, которое рыночное хозяйство города как таковое могло оказывать на вотчинное хозяйство и косвенно на феодальный строй в целом и в различной степени действительно его ока­зывало, совсем не обязательно происходило в форме «борьбы» городов с представителями других интересов. Наоборот, на многих стадиях развития интересы оказывались в значительной степени общими. Политическим и земельным сеньорам были очень нужны денежные повинности зависимых от них людей; только город предоставлял этим людям мест­ный рынок для их продуктов, а тем самым и возможность не­сти вместо барщины и натуральных повинностей денежные повинности, вотчинникам же город давал возможность пре­вращать натуральные повинности в деньги на местном рынке или по мере развития капиталистической торговли вне его, вместо того чтобы потреблять их in natura. Политические и земельные сеньоры энергично использовали эти возможнос­ти, либо требуя от крестьян уплаты денежной ренты, либо основываясь на созданной рынком заинтересованности крес­тьян в большей продуктивности, возможной при увеличении размера хозяйственных единиц, которые дадут больше нату­ральных продуктов в виде ренты, превращали добавочный продукт с крестьянских хозяйств в деньги. Наряду с этим по­литический и земельный сеньор мог по мере развития мест­ных и межрегиональных сношений взимать различные пошли­ны на торговых путях, как это и происходило уже в средние века на западе Германии. Поэтому основание городов и связанные с этим последствия было, с точки зрения господина города, чисто деловым предприятием для извлечения доходов. Исходя из таких экономических интересов, знать еще во время преследования евреев на востоке, в частности в Польше, основывала множество «городов», что часто оказы­валось неудачным; их исчисляемое несколькими сотнями на­селение состояло иногда на 90% из евреев. Следовательно, специфически средневековое североевропейское основание городов было фактически доходным «делом» и резко отличалось, как мы увидим, от основания военных городов-крепостей, каки­ми были античные полисы. Преобразование почти всех лич­ных и вещных повинностей, требуемых земельным или судеб­ным сеньором, и вытекающая из этого отчасти правовая, от­части в достаточной степени фактическая экономическая сво­бода крестьян - отсутствовавшая везде, где развитие городов шло медленно, - возникла как следствие того, что доходы политических и земельных сеньоров в областях интенсивного развития городов все больше складывались из сбыта на рын­ке продуктов крестьянского хозяйства или крестьянских по­винностей; их источником могли быть - и были - также другие хозяйственные возможности, связанные с торговыми сноше­ниями, но никак не барщина зависимых крестьян или потреб­ление предоставляемых ими продуктов в домашнем хозяй­стве, как это происходило в хозяйстве ойкоса; теперь как се­ньор, так - правда, в меньшей степени - и зависимые от него люди в значительной части удовлетворяли свои потребности ведением денежного хозяйства. Перемены в положении крес­тьянства зависели в значительной степени и от скупки земель сельской знати жителями города, переходившими к более рациональному хозяйствованию на этих землях. Этот процесс наталкивался на препятствия там, где для владения землями знати требовалось право на получение лена, которого городс­кой патрициат к северу от Альп почти нигде не имел. Однако столкновения между политическими или земельными сеньо­рами и городами нигде не происходили на почве «денежного хозяйства» как такового, напротив, между ними, несомненно, существовала общность интересов. Чисто экономическая кол­лизия возникала лишь там, где землевладельцы, стремясь повысить свои доходы, переходили к собственному промыш­ленному производству, что, впрочем, было возможно лишь там, где в их распоряжении была соответствующая рабочая сила. В этом случае города начинали бороться с промышлен­ным производством сеньоров, и именно в Новое время в рам­ках патримониально-бюрократического государства эта борь­ба часто принимала очень резкие формы. В средние века об этом еще не было и речи; фактический распад старого вот­чинного союза при ослаблении зависимости крестьян часто шел без всякой борьбы просто вследствие проникновения в него элементов денежного хозяйства. Так обстояло дело в Англии. В других местах, правда, города непосредственно и сознательно способствовали такому развитию, например, как мы уже видели, в сфере господства Флоренции.

Патримониально-бюрократическое государство стре­милось примирить противоположные интересы знати и горо­дов, но, поскольку оно нуждалось в знати в качестве офице­ров и чиновников, оно запретило незнатным, следовательно, и горожанам приобретать земли знати.

В средние века конфликты такого рода чаще возникали между городами и церковными, особенно монастырскими, чем со светскими феодалами. Ведь духовенство вообще, а осо­бенно после разделения церкви и государства в борьбе за инвеституру было наряду с евреями чужеродным телом в го­роде. Владения церкви были в значительной степени осво­бождены от налогового бремени, обладали иммунитетом, следовательно, правом не допускать должностных лиц, в том числе и городских, на свою территорию. Духовенство как со­словие считало себя свободным от военных и других обязан­ностей города. При этом число таких свободных от повиннос­тей владений увеличивалось, а с ними вследствие постоянно­го основания церквей благочестивыми горожанами и число неподвластных городскому управлению лиц. В своих светских братьях [xviii] монастыри имели рабочих, не занятых заботой о семье и, следовательно, способных выдержать конкуренцию при использовании их, что часто случалось, в собственном про­мышленном предприятии. Монастыри, совершенно так же как

«вакуфы» [xix]средневекового ислама, захватили источники де­нежно-хозяйственных рент - рыночные помещения, торговые площади, мясные лавки, мельницы и т. п.; все это было те­перь изъято не только из налогового обложения, но и из всей хозяйственной политики города. Часто монастыри предъявляли также притязания на монополию. Их обнесенные стенами и об­ладавшие иммунитетом территории могли представлять собой опасность и в военном отношении. А церковный суд, запрещав­ший ростовщичество, препятствовал развитию деловых операций горожан. Против накопления земельных владений по праву мер­твой руки горожане пытались бороться запретами, так же как князья и знать, посредством законов амортизации. Но, с дру­гой стороны, церковные праздники и прежде всего владение местами паломничества с продажей индульгенций служили для части городской промышленности способом получения дохода, а монастыри в той мере, в какой они были открыты для светских лиц, - местами призрения. Поэтому отношения между духовенством и монастырями, с одной стороны, и го­рожанами - с другой, были в конце средних веков, несмотря на все столкновения, совсем не столь плохи, чтобы в них можно было видеть достаточное основание для «экономического объяснения» Реформации. Церковные и монастырские уч­реждения не были, в сущности, столь неприкосновенны для городской общины, как это утверждалось каноническим пра­вом. Справедливо указывалось, что в Германии, в частности, монастыри, после того как в ходе борьбы за инвеституру ко­ролевская власть была значительно ослаблена, лишились своего наиболее стойкого защитника от светской власти и что устраненная ими власть фогтов [xx] могла очень легко так или иначе возродиться, если они серьезно займутся экономической деятельностью. Во многих случаях городскому совету удавалось фактически подчинить их опеке, очень близкой прежней власти фогта, навязывая им под различными предлогами и наименова­ниями помощников и управляющих, которые ведали владениями и делами монастыря в интересах города. Сословное положение клира в городской общине было очень различным. Иногда он находился в правовом отношении просто вне городской кор­порации, но и там, где дело не обстояло таким образом, он выступал в силу своих неистребимых сословных привилегий как неудобная для города, неассимилируемая чужеродная сила. Реформация покончила с этим в пределах своего гос­подства, но городам, подпавшим вскоре под власть патримо­ниально-бюрократического государства, это уже не помогло.

В этом отношении развитие в древности шло совсем иным путем. Чем дальше в глубь веков, тем больше экономическое положение храмов в древности похоже на положение церкви и особенно монастырей в раннее средневековье, осо­бенно в колониях Венеции. Здесь развитие шло не в сторону растущего разъединения государства и церкви и роста само­стоятельности церковных владений, как в средние века, а в обратном направлении. Знатные роды городов захватили владения храмов, видя в них источник доходов и власти, а демократия полностью превратила их в государственную соб­ственность, в распродаваемые приходы, уничтожила полити­ческое влияние жрецов и передала управление экономикой общинам. Большие храмы, такие, как храм Аполлона в Дельфах и храм Афины в Афинах, были сокровищницами эллинис­тического государства, депозитными кассами рабов, и некото­рые из них остались крупными землевладельцами. Экономи­ческой конкуренции храмов с городской промышленностью в античных городах не возникало. Секуляризация церковного имущества не происходила и не могла происходить. Но фак­тически, хотя и не по форме, «обмирщение» концентрирован­ных некогда в храмах ремесел проводилось значительно бо­лее радикально, чем в средние века. Главной причиной этого было отсутствие монастырей и самостоятельной организации церкви как межрегионального союза.

Конфликты между населением городов и земельными собственниками известны в античности так же, как в средние века и в начале Нового времени. Античный город проводил свою политику по отношению к крестьянам и свою взрываю­щую феодализм аграрную политику. Но эта политика была настолько шире по своему размаху и настолько отличалась по своему значению для развития городов от применявшейся в средние века, что различие выступает очень отчетливо. Оно должно быть рассмотрено в общем контексте.